Сьюзан Ховач - Башня у моря

Мысли мои витали в других областях. Маделин часто говорила о своей бабушке, а как-то раз посетовала, что та оказала на нее дурное влияние. Если бы только была жива Маргарет…

– Я не ошиблась – от Патрика пахло виски, когда он меня поцеловал?

– Маделин, не знаю. Сама я не заметила.

– Его что-то беспокоит?

– Насколько мне известно – нет.

– А тебя что-нибудь беспокоит?

– Нет, Маделин. Ничего.

– В последние месяцы у тебя какой-то напряженный вид. Я подумала…

– Ведение хозяйства отбирает много сил. Всегда столько дел.

– Теперь, когда финансовое положение Патрика улучшилось, ты можешь нанять экономку.

– Нет, мы должны максимально экономить. Дети… будущее…

Я принялась говорить о будущем, потому что это было гораздо легче, чем рассуждать о настоящем.

Мы жили в смутные времена. Мои личные проблемы настолько поглотили меня, что я почти не обращала внимания на то, что происходит в мире, но теперь впервые за год обнаружила вокруг себя газеты и непрерывные разговоры о политике. Макгоуан внимательно наблюдал за общественной жизнью, а Эдит то ли из естественных наклонностей, то ли из желания произвести на него впечатление следила за событиями так же внимательно, как он. У Макгоуана, конечно, были свои мотивы. Он и его отец, который продолжал помогать ему, ежедневно имели дело с враждебными, агрессивными арендаторами, и любое огнеопасное слово, произнесенное Парнеллом, Дэвиттом и Диллоном, разогревало тлеющее недовольство. Работа Макгоуана категорически требовала от него знания текущих событий, а потому я все время слышала про Земельную лигу, организацию Парнелла, требовавшую реформу ирландской земельной системы, про самого Парнелла с его бандой из шестидесяти членов парламента в Вестминстере, выступавших за Гомруль. Парнелл, Диллон, Салливан и другие вожди Земельной лиги были арестованы год назад и обвинены в заговоре – агитации против выплаты аренды, но в ноябре после двадцатиоднодневных слушаний присяжные заседатели не смогли вынести вердикт.

– Черный день для нас, управляющих, – мрачно сказал потом Макгоуан и начал рассуждать о деле Бойкотта.

Бойкотт, управляющий, который жил менее чем в сорока милях от Кашельмары на побережье Лох-Маска, отказался принимать плату, на которую соглашались его арендаторы, но, когда приступил к выселениям, оказался в такой изоляции, что ему пришлось привозить волонтеров с севера, чтобы собрать урожай. Военные вынуждены были защищать волонтеров, и стоимость всего этого кошмара в десять раз превысила стоимость спасенного урожая.

– Бог ты мой! – воскликнул Патрик, сильно встревоженный такой неспособностью управлять объединившимися арендаторами. – А если это случится здесь?

– Это невозможно, – категорично отрезал Макгоуан. – Ты можешь себе представить, чтобы Джойсы объединились с О’Мэлли дольше чем на пять минут? И потом, Земельная лига в долине представлена древним и нелепым секретным обществом блэкбутеров, которых возглавляет этот олух Максвелл Драммонд.

Имя Максвелла Драммонда из уст Макгоуана так потрясло меня, что я почти не слышала слов Патрика, который призывал своего друга к осторожности.

– В конце концов не забывай, что случилось с Дерри, – взволнованно заключил он.

– Дерри Странахан жил своими мозгами, а не кулаками, – бросил Макгоуан. – Если бы он понимал, что нужно меньше говорить, а больше действовать, то он до сих пор был бы жив.

– Хью, Дерри Странахана убили!

– Черт побери, Патрик, я могу душу вытрясти из Максвелла Драммонда, если у меня одна рука будет привязана за спиной! Я только надеюсь, что в один прекрасный день он предоставит мне шанс сделать это.

В итоге все разговоры сводились к тому, что в данное время для поддержания порядка в графстве Мейо находится в общей сложности семь тысяч полицейских и военных, а Кашельмара расположена в двух шагах от Мейо, чуть южнее границы, которая проходит по вершинам гор неподалеку за домом. Неудивительно, что королева, открывая сессию парламента в январе, сообщила, что напряженность в Ирландии принимает тревожный характер. Она преуменьшала опасность ситуации, и, когда в феврале палата общин провела рекордное сорокаодночасовое обсуждение нового билля о защите жизни и собственности в Ирландии, мы поняли, что эхо бунта доносится даже до Вестминстера. Мои оставшиеся в Лондоне друзья писали мне письма, умоляя вернуться в Англию, пока меня не убили в моей же постели, а я в тревоге спрашивала себя, следует ли мне взять детей и остановиться в доме на Сент-Джеймс-сквер.

– Хью, что думаешь? – спросил Патрик.

– Нет, Сара пока должна оставаться здесь, – мгновенно ответил Макгоуан. – Если ты позволишь жене убежать, то тем самым покажешь ирландцам, что боишься их. Она должна остаться.

– Хорошо, но, может быть, дети…

– Патрик, если кто и получит пулю в спину, то совершенно точно не дети, а я.

Я тут же принялась молиться, чтобы это произошло как можно скорее, но никакой пули в спину не случилось, и двенадцатого марта Макгоуан и Эдит тихо поженились в часовне Кашельмары и отправились жить в Клонах-корт. Как я и предполагала, это не освободило меня от них. Эдит приезжала каждый день. Ни одна сторожевая собака не могла быть надоедливее. Она и Хью продолжали ужинать в Кашельмаре не меньше раза в неделю. Но все же ситуация улучшилась, и, когда весной Эдит спросила, может ли она сопровождать меня – а я собиралась сделать несколько светских визитов, – я согласилась без возражений. Принимать гостей в Кашельмаре пока не было возможности, потому что наши английские друзья и думать не хотели о поездке в Ирландию, а наши ирландские соседи не желали отправляться в путь с наступлением темноты, но я настаивала на соблюдении формальностей. Так я оторвалась от гнетущих хозяйских обязанностей и с наступлением весны пользовалась любой возможностью улизнуть из дому.

Ездили мы непременно в сопровождении двух вооруженных слуг, и я если и видела крестьян, то с расстояния. Драммонд мне ни разу не попался на глаза, но это не имело значения, поскольку я теперь редко думала о нем. Для меня он умер вместе с Маргарет, а моя дружба с его женой казалась такой далекой, как и те времена, когда я каждую неделю ездила в амбулаторию в надежде увидеть его.

Прошло лето. Гувернантка Неда уведомила о своем намерении оставить работу, чем очень порадовала сына. Патрик подал объявление – «требуется учитель». Джон отпраздновал четвертый день рождения, гордо задул все четыре свечи на своем праздничном пироге. Его здоровье все еще беспокоило меня, но я видела, как он вырос за последний год. Теперь Джон уже мог произносить слова, хотя и не много, но понимал все, что ему говорили. Как и Элеонора. Ей еще и двух не исполнилось, а в детской не прекращалось ее щебетание, я даже начала беспокоиться – не слишком ли она скороспелая.