Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

Селиверстов, конечно же, благодарил Дежнёва за спасение, сделал это принародно, чтобы слышали другие. А Семён Иванович думал про себя — а случись такая беда с ним, Семейкой, как бы повёл себя в таком случае Юшко, протянул бы ему руку помощи? И не находил ответа.

Первый совместный промысел прошёл не совсем удачно. Начали его поздно, в конце июля, в Ильин день. У берегов корги стоял плотный ледяной припой, и поэтому, по объяснению Дежнёва, «морж долго с моря вылегал».

После промысловой экспедиции Дежнёв и Селиверстов неожиданно ходили на чуванцев и ходынцев для сбора ясака и взятия аманатов. А в следующем году обитатели анадырского зимовья столкнулись со стихийным бедствием.

Шло таяние снегов, вскрывались реки. Снежный покров в этом году был обильным. Никита Семёнов сказал Дежнёву с тревогой, указывая на реку:

— Смотри, Семейка, как вода в Анадыри поднялась. И сколько всякого хлама плывёт с верховьев.

Дежнёв не ответил и тоже стал вглядываться в поверхность реки. Бурлящим, стремительным потоком течение реки подхватывало увесистые коряги, сучья, целые деревья, сметая всё на своём пути. Уровень воды в реке, ещё никогда не достигавший такой высоты, продолжал подыматься. Вода уже залила прибрежные луга и низины, островки. Не устоял под натиском воды окружавший зимовье частокол. Заострённые брёвна частокола были врыты в мёрзлую землю неглубоко и поддались водяному напору, покосились, рухнули и поплыли, увлекаемые потоком. Не устояли и некоторые строения, особенно амбары, рубленные из тонких брёвен. Никаких защитных сооружений против паводка зимовье не имело.

Дежнёв с Семёновым энергично взялись спасать имущество. Дали команду, чтобы кочи приблизились к зимовью, уже наполовину затопленному. Люди отряда выстроились цепочкой, передавали друг другу мешки с мягкой рухлядью, моржовым клыком, запасами продовольствия, зимней одежды, инструментом. Всё это передавали по цепочке на корабли и сумели доставить на возвышенное сухое место. Основную часть имущества удалось спасти.

Ещё некоторое время вода в реке всё прибывала. Бурлили и клокотали стремнины. Разбушевавшаяся стихия смыла, словно пушинки, шесть изб и амбары. Селиверстов не проявил расторопность, понадеялся на авось, что пронесёт, да на прочность стен своего амбара. Вот и не сумел спасти заготовленные его людьми запасы моржовой кости. Упрямо твердил на предупреждения Дежнёва, что прочно построен его амбар, устоит. Не устоял, однако.

— Убыток-то какой! — причитал теперь Юшко. — Пудов сорок рыбьего зуба потеряли.

Прошёл паводок. Разлившаяся вширь река вернулась в своё обычное русло. Принялись за восстановление разрушенного и подсчёт убытков.

Казалось бы, совместные походы, общие невзгоды, борьба со стихией должны были сблизить Дежнёва и Селиверстова, заставить Юрия смягчить свою злобу, неприязнь к Семёну Ивановичу, отказаться от дальнейших козней. Но дежнёвский недруг не унимался.

Селиверстов прибыл на Анадырь с письменным распоряжением воеводы. До поры до времени он помалкивал об этом распоряжении и придерживал его в заначке, чтобы в подходящий момент вытащить на свет Божий и подставить противнику внезапную подножку. А то воеводское распоряжение предписывало всех бывших беглых казаков выслать в Якутск на суд и расправу. В числе этих намечавшихся жертв упоминались Василий Бугор, Федот Ветошка, Никита Семёнов, Артемий Федотов. А ещё с именами беглых был упомянут и торговый человек Анисим Костромин и покойный Семён Мотора.

Если в отношении беглых распоряжение воеводы имело какой-то смысл — уклонялись от государевой службы, вели разбойный образ жизни, то в отношении Моторы распоряжение теряло всякий смысл. Его давно не было в живых. В чём провинились бывший анадырский приказчик Мотора и торговый человек Костромин, было неясно.

Выжидал Юрий, чтобы нанести Семёну Ивановичу внезапный удар исподтишка. Выложил перед Дежнёвым наказную память воеводы, когда счёл, что наступило подходящее время для удара.

— Воевода требует, чтоб ты выслал всех этих людей в Якутск для суда над ними, — злорадно произнёс Юрий.

— Вот ты каков, Юшко, — только и сказал Дежнёв. — Раскинул свои коварные сети. Только не выйдет игра по твоим правилам.

— Как это не выйдет? Воеводской воли хочешь ослушаться?

— Те, беглые, коли и провинились в чём, дурные свои поступки нелёгкой службой своей, усердием на Анадыри-реке искупили. Не дам их в обиду. Здесь каждый человек дорог.

— Много берёшь на себя, Семейка. Как бы тебе плакать не пришлось после.

— Это уже моя забота.

Селиверстов хмуро насупился и собрался было что-то ответить Дежнёву, но Семён Иванович опередил его:

— Послушай, Юшко, что я тебе скажу. Когда наказная память эта писалась, ни ты, ни воевода ещё не ведали, что Мотора приказал долго жить. А если бы и был жив... За что судить такого человека, который и мухи не обидит? А тебе он мешал, ты хотел занять его место не мытьём так катаньем. Оклеветал беднягу перед воеводой, чтоб выжить с Колымы. И для отвода глаз и Костромина туда же... Разве не так?

— Выдумщик ты, Семейка. Сам не ведаешь, что глаголешь.

— Ведаю. Бог тебе этого не простит.

Не всё мог знать Семён Иванович об интригах Селиверстова. Мог только догадываться, как Юшко из кожи лез вон, чтобы опорочить Мотору в глазах воеводы, добиться его удаления с Колымы и занять место приказчика. Догадка была справедливой. И вовсе не ведал Дежнёв, какая корысть заставила воеводу Францбекова попустительствовать Селиверстову. Прекрасно понимал Юрий, какую выгоду получит Францбеков — высокие проценты с кредита на снаряжение экспедиции, и потому-то торговался с воеводой, ставил условия. Одним из этих условий было удаление с Анадыри оклеветанного им Моторы. Вот этого Семён Иванович не мог знать.

О своём разговоре с Юшком Дежнёв поведал Никите Семёнову.

— Не тревожься, Никитушка. Пока я жив, в обиду тебя и других мужиков не дам. Если бы это воеводское предписание выполнять, наш отряд был бы серьёзно ослаблен.

— Смелый ты человек, Семён Иванович, погляжу.

— Будешь смелый. Если бы я согласился выслать всех этих людей в Якутск, в отряде начались бы раздоры. И ещё... тебя бы, Никитушка, лишился. Ведь мы с тобой дружно жили, не ссорились.

— Ты мой ангел-хранитель, Сёмушка.

— Какой я тебе ангел? Обыкновенный пинежский мужик. А ведь Селиверстов хочет, ох как хочет, чтоб в отряде начались раздоры, свары, недоверие ко мне. Не защитил, мол, товарищей Семейка. Отдал на съедение воеводе. А раздоры помогут свалить соперника.

— Мудро рассуждаешь, Семейка.

Через некоторое время пришёл к Дежнёву Васька Бугор.

— Не вели казнить, Семён Иванович. Выслушай и смилостивись.