Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

Моржовую кость Семён Иванович сдал в съезжую избу. Приказные мужики с восхищением причмокивали языками, взвешивая клыки. Вот это да — сто пятьдесят восемь пудов. Огромное богатство! Часть этой казны принадлежала лично Семёну Ивановичу, остальное было долей Артемия Солдатко и других его товарищей.

Кость была оценена в огромную сумму. Дежнёв подумал, что вот и он стал богатым человеком. Наконец-то! Но вмиг наступило горькое разочарование. Вместо денег подьячий протянул ему расписку.

— А почему не деньги? — возмущённо спросил Дежнёв.

— Мы люди маленькие. Что можем поделать? — виновато ответил подьячий. — Нет такой огромной суммы в казне воеводства. Велено рассчитываться с тобой за «рыбий зуб» распиской.

— При случае получишь по сей расписке полный расчёт, — сказал другой подьячий.

— Когда это будет? Когда Богу душу отдам! — резко промолвил Дежнёв, проклиная в душе всю чиновную братию. Подьячие ничего не ответили ему, а лишь виновато переглянулись.

— Бумажку-то храни, Семейка, — предупредил первый подьячий. — По сей бумажке сможешь востребовать причитающуюся тебе сумму аж в самом Сибирском приказе.

Это походило на злое издевательство. Сибирский приказ находился в далёкой Москве, столице российской. За тысячи и тысячи вёрст. От Лены до Москвы не доедешь и за год. Дежнёв заскрипел от досады зубами, проклиная в душе на чём свет стоит воеводу и его подьячих. Но расписку всё-таки взял, бережно сложил вчетверо и спрятал в карман. А чем чёрт не шутит... А вдруг пригодится ему когда-нибудь эта бумажка. Быть может, и он доберётся когда-нибудь до Первопрестольной и востребует долг. Такая сцена произошла в съезжей избе поздней осенью 1662 года.

Напоследок старший подьячий предупредил Дежнёва:

— Из города не отлучайся. Сообщи нам, где тебя в случае какой нужды искать. Может, сам воевода захочет самолично встретиться с тобой, порасспросить о дальних землях. Ты хоть знаешь, кто такой наш нынешний воевода?

— Откуда мне знать.

— Иван Большой Голенищев-Кутузов, чтоб ты знал. Запомни.

Точно такое же предупреждение получил и Иван Ерастов.

В ожидании приглашения к воеводе Семён Иванович поселился у якута Вавилы, брата жены. Ему отвели угол в просторной горнице за занавеской. Присматриваясь к жизни города, Дежнёв видел, что многие его жители обзаводились хозяйством, разводили скот, даже пытались выращивать овощи. Несмотря на короткое лето и топкий слой почвы, покрывающий вечную мерзлоту, на средней Лене удавалось выращивать капусту, брюкву, репу. Семён Иванович видел рядом с домом Вавилы грядки, на которых росли эти овощи.

— Кто научил разводить? — спросил он Вавилу.

— Да у многих русских учился огородничать. А больше всего у Степаниды. У неё душа добрая.

— И многие якуты разводят овощи?

— Нет, пока не многие. Вот отца и братьев учу опыту.

Посад приобретал опыт обычной северной деревни. По утрам из дворов выгоняли коров. Мычащее стадо направлялось к пастбищу под щёлканье бичей мальчишек-подпасков, якутов. В кузницах звонко стучали молотами о наковальни кузнецы, среди которых были и якуты. Ковали стремена к сёдлам, наконечники к гарпунам и стрелам и всякие другие металлические предметы, какие могут понадобиться казаку в походе или посадскому жителю в хозяйстве. В лавках шла бойкая торговля, и приказчики на все лады расхваливали свой товар, зазывая покупателей. Больше всех старался речистый и назойливый Исайка. У съезжей избы сновали приказные с гусиными перьями за ухом. Возле крыльца воеводской канцелярии, у арестантской избы и амбаров с ясачной пушниной, как и прежде, стояли рослые, как на подбор, стражники с бердышами. Из арестантской доносились вопли — секли провинившегося. Ковылял к паперти собора изувеченный хромоногий казачишко, осенивший себя крестным знамением. То ли пыточную камеру прошёл, то ли на дальних реках вражескими стрелами изранен. Теперь вот Христовым именем пробавляется. Немало встречал Семён Иванович в городе и якутов. Кто ясак привёз, кто за покупками пришёл, а кто затеял родичей проведать. Многие служилые и промышленные люди с якутскими жёнами живут и не хуже натуральных саха по-якутски балакают. По всему посаду носятся чернявые, скуластые ребятишки-полукровки, прижитые от якуток. Некоторые из якутов-выкрестов, породнившихся с русскими и принявших русскую веру, взяты на государеву службу, а иные у торговых людей служат. А русских женщин в Якутске всё ещё мало. Если иная выйдет из дома ко всенощной или в лавку к купцу за покупками, оглядываются ей вслед прохожие, смотрят как на диковинку или задирают непристойной шуткой.

А старых знакомых встретил Семён Иванович в Якутске совсем немного. Иные уже никогда не вернутся из дальних странствий. Вечная им память! А иные в походах, открывают всё новые и новые земли и реки, служат в отдалённых зимовьях. Тысячи вёрст нужно преодолеть, чтобы добраться до них. И кто знает, не настиг ли их губительный шторм в Студёном море или зазубренная стрела с вороньим оперением?

За двадцать лет в Якутске сменилась целая вереница воевод, алчных, корыстных, жестоких, не оставивших по себе доброй памяти. Нехорошо говорят и о нынешнем воеводе, Иване Большом Голенищеве-Кутузове, человеке вздорном и грубом. Недобрые отзывы о нём Дежнёву не раз приходилось выслушивать.

Всё же новый воевода принял Ерастова и Дежнёва с определённым интересом. Ему, конечно, доложили о прибытии обоих, теперь уже бывших, приказчиков с Колымы и Анадыри и о том богатом грузе, который был ими доставлен. Иван Большой выдержал паузу в несколько дней, чтобы прослыть человеком дельным и занятым. А потом отдал распоряжение, чтобы отыскать обоих казаков и пригласить в воеводские хоромины. Выслушал и рассказы, остался доволен. По старому обычаю велел преподнести обоим по чарке вина. Ерастов набрался смелости и спросил воеводу:

— Как распорядишься, батюшка, насчёт дальнейшей службы нашей?

— Не беспокойтесь, казаки. Службу выберем вам достойную, — ответил воевода. — Учтём вашу исправную службу на дальних реках.

Ничего определённого Голенищев-Кутузов не сказал, больше слушал их рассказы. А отпустив их, сразу же вызвал к себе дьяка.

— Понравились мне мужики, дельные, старательные, — сказал воевода дьяку. — Вернулись с хорошей добычей.

— Хорошее пополнение государевой казне, — поддакнул угодливый дьяк, ещё не понимавший, куда клонит воевода.

— Как нам использовать служилых? Что скажешь, дьяче?

— Тебе виднее, батюшка. Ты голова всего воеводства, — отвечал дьяк, уклоняясь от прямого ответа.

— Пошлём-ка обоих в Москву с государевой казной. Мужики, кажется, надёжные. Ивашка будет за старшего. Сын боярский всё-таки. Семейка — Ивашкин помощник, хватит с него, казачишки простого.