Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

И так же неожиданно смерч опал — и все стихло. Лишь несколько дымов, увеличиваясь в размерах, тянулось к небу, обволакивая черным саваном только что отбушевавшую стихию. И странна была эта тишина, и все казалось, что она вот-вот снова взорвется, разлетаясь по окрестным лесам и болотам острыми осколками страха.

На бугре, между тем, стали показываться отдельные фигурки, они перебегали с места на место, иногда щелкали выстрелы, такие пустяковые и безобидные, что на них как-то даже не хотелось обращать внимание. Потом коротко простучал крупнокалиберный пулемет, ухнул взрыв гранаты, еще взрыв — и снова стало тихо.

Фигурки, уже не прячась, снуют среди зарослей осинника, то пропадая в дыму, то появляясь из него, что-то волоча по земле или таща на спине. Потом из дыма выполз бронетранспортер и встал возле валунов. На него взгромоздили «максим», и он пополз по дороге к поселку. Через минуту из дыма выполз еще один. За ним еще.

Андрей не выдержал, спустился с дерева и побежал к изгороди, к окопам, в которых его бойцы, тоже сгорая от любопытства, возбужденно переговаривались и вглядывались в приближающиеся машины.

Вот передний бронетранспортер выбрался на взгорок и остановился возле кузницы. С него соскочил командир отделения Порхов, черный от дыма, сверкая белыми зубами в широкой и довольной улыбке. Он подошел к Задонову, вытянулся, приложил руку к пилотке.

— Разрешите доложить, товарищ командир?

— Докладывайте, Порхов, не томите душу, — тоже не удержался от улыбки Задонов, и вокруг все улыбались, сдерживая себя, и казалось, что люди вот-вот пустятся в пляс.

— Так что, товарищ командир, враг уничтожен, считай, полностью! Подбито и сгорело два бронетранспортера, одна танкетка. Большая часть немцев побита, но часть, человек двадцать, не больше, ушла к лесу. Преследовать мы их не стали, потому что людей мало, однако пять человек с пулеметом я отрядил к лесу, чтобы они проследили и докладывали, если что. С нашей стороны двое убитых, один тяжело раненый, пять человек легко. Захвачено одиннадцать пленных, из них один офицер. Пятеро немцев ранены. Сколько убитых, посчитать не успели. Взяли много оружия, в том числе две пушки, три миномета, пять крупнокалиберных пулеметов, ручные пулеметы, автоматы, винтовки и прочее. Там сейчас ребята сносят и складывают на бронетранспортеры. Разрешите, товарищ командир, пригнать другие бронетранспортеры? Там и танк можно забрать, только его сперва вытащить надо.

Андрей шагнул к Порхову, обнял его за плечи и трижды поцеловал в колючие щеки: ближе и роднее этого человека сейчас на всем свете для него не было никого. И вокруг все загалдели радостно, подхватили Порхова, принялись качать.

Бронетранспортеры и танкетку пригнали. Подсчитали трофеи: минометов оказалось четыре, две противотанковые пушки калибра тридцать семь миллиметров, восемь крупнокалиберных пулеметов, — правда, один требует ремонта, — два ранцевых огнемета, пятьдесят шесть автоматов, восемьдесят пять винтовок, патроны, гранаты, мины.

Пленных окружили, разглядывали с тем наивным любопытством, с каким дети разглядывают диковинных зверей в зоопарке, дивились, пожимали плечами: такие же вроде бы люди, ничуть не страшнее, а вот поди ж ты — прут и прут, и никакого им удержу. А главное, не похоже, чтобы это были солдаты, которых заставили воевать силой, что-то не заметно, чтобы они готовы были броситься в объятия братьев по классу: смотрят хмуро, иные так и со злобой, и вообще даже смотреть на них как-то неловко. Пожали плечами и разошлись.

Раненых, своих и немцев поместили в барак, сделали перевязку. Остальных пленных заперли в бане, выставили часовых.

Офицера, обер-лейтенанта Курта Корфеса, Задонов допрашивал сам: немецкий он учил и в школе, и в институте, да и в семье практически все старшие Задоновы знали немецкий, а лучше всех тетя Маша, так что практика была. Больше всего Андрея интересовало, не повторят ли немцы еще одну попытку выйти во фланг батальону.

Офицер, ровесник Задонова, держался вызывающе, смотрел в сторону, кривил узкие губы, на вопросы отвечал не сразу, а будто бы после борьбы с самим собой, но все-таки отвечал, и из этих ответов выяснилось, что в Шаблыкино стоит батальон мотопехоты, — а по-ихнему панцергренадеров, — что его рота всего лишь часть батальна, и как решит командование, ему, Курту Корфису, не известно. Но он абсолютно уверен, что, как только командование узнает, что рота попала в засаду, батальон обязательно придет сюда и жестоко отомстит за своих товарищей.

Задонов велел отвести офицера в баню, а сам еще долго сидел, рассматривая взятые документы. Здесь были карты, схема дорог и просек, выполненная от руки и, судя по надписям, кем-то из русских; был письменный приказ, предписывающий роте обер-лейтенанта Курта Корфиса захватить поселок Федоровку, затем деревню Федоровку, организовать там круговую оборону и держаться до подхода всего батальона. Следовательно, Курт Корфис знал задачу батальона, и непонятно, почему врал. Ну да черт с ним. Главное теперь — еще внимательнее продумать оборону с учетом трофейного оружия.

Отделение Порхова ходило именинниками, каждый рассказывал, что пережил, что делал, и выходило, что никто не мог толком рассказать, как шел бой, потому что каждый запомнил что-то свое, да и то весьма смутно.

— Я тоже как увидел, что их целых восемь штук, да еще танк впереди, и вытянулись они на добрые две с половиной сотни метров, — рассказывал Порхов, — так поначалу и не знал, что предпринять. А потом послал гранатометчиков на левый фланг, приказал им бить по последним машинам, а там окопов-то нет, там вообще место почти что голое. Там двоих-то и убило, но дело они свое сделали: гранаты прямо в кузова легли, немцы, которые там были, почти все оказались побитыми, а подстрелили их отсюда, потому что не все успели вовремя сделать бросок, иные так и вообще кидали гранаты, не выдернув кольца. А пулеметчики — ну просто молодцы! — крыли в упор, ни один немецкий пулемет не выстрелил. Только уж в конце, по нашему недогляду, какой-то немец ожил, мать его в душу, и подстрелил кое-кого. Но дыму много было, поэтому он стрелял вслепую, а то бы многих наших положил, гнида фашистская.

Убитых немцев уложили в те же окопы, где таилась засада, едва они там поместились, закидали землей. Своих убитых похоронили на поселковом кладбище в наспех сколоченных гробах.

Андрей Задонов произнес короткую речь:

— Спите, наши дорогие товарищи, — говорил он, с трудом подбирая слова в этой своей первой траурной речи. — Вы с честью выполнили свой воинский долг. Своей смертью вы спасли многие жизни товарищей по оружию, которые еще не раз отомстят за вашу гибель. А мы вас никогда не забудем. — Подумал немного, и закончил словами, читанными где-то: — Пусть родная земля будет вам пухом.