Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

Как выглядело поле боя после сражения описать почти невозможно. Вся земля была сплошь усыпана оружием и военным снаряжением — ружьями, револьверами, саблями, патронными сумками, ремнями, одеялами, покрывалами, в клочья разодранными палатками, изрешеченной пулями и наполненной едой кухонной утварью, кастрюлями, дымящимися горохом и беконом, мертвыми и умирающими — некоторые из них погибли от удара сабли, разрубившей их от макушки до шеи — несчастными, громко стенающими ранеными — одни просят пощады, а другие просят добить их, чтобы избавиться от страданий — а некоторые из них так побиты копытами, что опознать их невозможно — вот то — самое впечатляющее, что видели мы повсюду, куда бы ни бросил кто из нас свой взгляд, и это зрелище ужасало и вызывало тошноту и чувство невероятного отвращения даже у самого жестокого солдата, желавшего посмотреть на результат своей утренней работы.

То в одном, то в другом месте кого-нибудь из наших храбрых мальчиков обстреливали, но к счастью, не везде — прежде всего мы занялись именно поиском и очисткой таких мест, и пока мы этим занимались, располагавшийся в двух милях от нас отряд мятежной пехоты решил взять реванш и атаковал нас, но наш достойный генерал не дремал, и, достигнув своей цели, он собрал своих людей и с триумфом вернулся в Мерфрисборо, но только после того, как вражеские квартиры — зимние, кстати — были сожжены дотла, а с ними и тысячи винтовок, а кроме того, убито несколько сотен лошадей и уничтожено множество седел. Этот рейд практически полностью уничтожил знаменитый 8-й Конфедеративный кавалерийский, на который пала большая часть бремени этой битвы. Сотни тел солдат этого полка валялись повсюду, но множество других, став нашими пленниками, лишь украсили наш триумф. Наши потери были небольшими, но ни один из наших павших не должен был там остаться, так как каждый из них был истинным героем. Мы забрали всех наших убитых и раненых, ничего, вплоть до ременной пряжки не досталось врагу. Мы убили всех попавших в наши руки лошадей — даже некоторые из тех наших, которые не вынесли тягот марша.

В этой битве со мной мало чего происходило необычного — возможно, сотням других сражавшихся в тот день более повезло, чем мне. Один из мятежников картечным зарядом прострелил мне правую штанину, но я в свой черед, отыгрался, сделал в его мундире отверстие для новой пуговицы. Полковник Лонг прислал меня с приказом к командовавшему 4-м Огайским майору Доббу, но я, в поисках майора, заблудившись среди всей этой пыли, дыма, всеобщей неразберихи и грохота, все же ухитрился пойти в неправильном направлении, пока не обнаружил, что до мятежников оставалось пройти не более 50-ти ярдов. Я пробежал до самого конца по пролегавшей через — площадью около 10-ти акров — поле, и попал на другую, которая от ближайшего дома привела меня в кедровую рощу, и, дойдя по ней до самого конца, я, заметив неподалеку нескольких солдат, покинул ее и направился к ним. Наши люди были полностью покрыты пылью и выглядели такими же серыми, как мятежники, и потому, как только я увидел их, я сразу же их приветствовал, но они не ответили мне. Все еще думая, что это наши, я снова приветствовал их, но на сей раз, я выскочил из-за ограды, на всеобщее обозрение всей их армии, чтобы они могли получше рассмотреть мою форму, но в тот же момент меня приветствовал залп из кедровника, а после того, как они приступили к перезарядке, пятеро ближайших ко мне солдат выстрелили в меня.

Я был на своей очень симпатичной небольшой кобыле, которую я взял во время штурма первого лагеря — моя лошадь погибла, и, поскольку у меня не было времени для выяснения причин, я поспешно оседлал эту — она во весь дух пронеслась по первой тропинке, а затем и по второй — и я был почти окружен врагами, но я мгновенно развернулся и снова бросился назад и выбрав новую тропинку, обогнал врагов футов на тридцать. Моя кобыла летела подобно лани, я настолько оторвался от мятежников, что очень скоро они погоню прекратили, но, тем не менее, стоя на месте, и пока я объезжал поле, они продолжали стрелять, и успокоились только тогда, когда я въехал в спасительный кедровник. В конце концов, у противоположного края поля я нашел наш полк, вручил майору приказ полковника Лонга, а затем отправился назад к своей роте. Таким образом, я впервые испробовал себя в качестве адъютанта, и теперь твердо уверен, что эта работа не для тех, кто хочет прожить долгую и счастливую жизнь.

Вернувшись в Мерфрисборо, я отправился в Харпет-Шолс — с особым приказом. Здесь действовал Ван Дорн — повсюду зверствовали мародеры. Я совершенно спокойно обошел дома всех известных тут партизан и поговорил с ними. Это были в основном люди Де Морзе, и я очень неплохо десять дней провел в их обществе, при этом ежедневно объезжая все близлежащие места — от Индиан-Крик до Харпет-Шолс и обратно, а также осмотрев множество небольших, впадающих в Теннесси ручьев. Я выдавал себя за техасского рейнджера и, конечно, был ярым мятежником, и именно таким я был, когда жил в доме знаменитого партизана Тома Коуча. Я был очень патриотичен, вовсю хвастался доблестью рейнджеров, весьма нелестно отзывался о тех, кто поддерживал янки, до небес превозносил преданность тех, кто хранил верность Югу и настолько искренне костерил северных аболиционистов, что «Южное сердце» старого Тома открылось мне — он больше не сдерживал себя, и так говорил мне:

— Живущие здесь люди всегда были верны Югу, сэр, мы никогда не будем порабощены, никогда! НИКОГДА! НИКОГДА! Это Дикси, и янки никогда не осмелятся ступить на эти холмы, несмотря на то, что мы всего в 16-ти милях от Нэшвилла. Любого из них — если мы поймаем его — повесим немедленно. Им остается только держаться подальше от нас. Они никогда не захватят эту страну и, хвала Богу, наши холмы свободны от них!

Старый Том жил у Понд-Крик и был теннессийцем, офицером нашей армии, я был лично знаком с ним и его семья жила неподалеку. Я сказал ему, что сейчас я исполняю секретное поручение генерала Полка, и что меня уполномочили выдать 500 долларов за арест одного офицера — Дейва Найта — и за его передачу мне в условленном месте, и он, с огромной радостью узнавший, что генерал с такой серьезностью охотится за линкольнистами, обещал мне помочь всем, чем только сможет. Он сообщил мне, что генерал Р. Б. Митчелл тоже арестовал много мужчин и женщин и поместил их в тюрьму Нэшвилла, чтобы потом либо отправить их на Юг, либо наказать каким-либо другим подходящим способом, а Коуч очень доверительно информировал меня, что в качестве возмездия, как и многих других, арестовать и отправить на Юг, надо и жену Дейва Найта. Я впервые услышал об этом и поинтересовался у него, могу ли я чем-то помочь, причем постарался сделать это как можно непринужденней. Он ответил мне, что это дело поручено людям Де Морзе, и что около трехсот из них уже пересекли Харпет-Ривер и их лагерь находится у Дог-Крик. Заявив ему, что я отправляюсь в их лагерь, я вскочил в седло и уехал. У Дог-Крик я побывал накануне, а Коуч о тех местах вообще ничего не знал, и, тем не менее, я помнил, что я должен проехать около мили вдоль высокого и крутого горного хребта — с него можно было увидеть все, что происходит у Дог-Крик. По прибытии туда я, конечно же, увидел множество костров «джонни».