Елена Селестин - Тициан. Любовь небесная – земная

Камилло не торопился посвящать его в секреты Театра, потому что для этого, считал он, необходимо воздержание от вина, хотя бы в течение сорока дней.

– Необходима аскеза! – вещал сердито Камилло, уплетая за обе щеки.

– А сам-то? – Лотто хмуро кивнул на гору костей под столом.

– Я говорю о вине, – пояснил Камилло с набитым ртом, – граппа еще хуже вина действует, а ты много ее пьешь, все больше. Куда это годится? Еда может быть любая, это проверено, а вот питие вина и близкое общение с женщинами недопустимы для посвященного.

– Еще и дамы?! Тогда я не хочу быть посвященным!

– Видишь, ты несешь чушь, как настоящий пьяница, – Камилло погрозил художнику. – Единственная удача для профана в земной жизни – приблизиться к посвященным, отчасти хотя бы. Быть им полезным. Твои глупые мысли от пьянства!

Однажды зимой шел такой сильный дождь, что им с Лоренцо пришлось пригласить в замок принцессу Джироламу, которая случайно оказалась у ворот. Грумам принцессы Камилло строго приказал оставаться на кухне, он смотрел на них с ужасом, подозревая в склонности к разрушению гармонии. Лоренцо Лотто сам провел принцессу под руку в зал, усадил в кресло и предложил вина.

Работа продвигалась медленно, очевидно, из-за мрачного состояния помощника, и Камилло не стал препятствовать, когда Лоренцо начал иногда прогуливаться с принцессой Джироламой, они беседовали. Потом не возражал, когда принцесса стала изредка приходить. «Очень странная женщина, – рассуждал архитектор, – но все равно ведь почти ничего не видит, а главное, не требует ни вина, ни еды. А Лотто она, кажется, слегка подбадривает».

Когда настало лето, в Азоло снова приехали Катерина Корнаро и ее свита. Все говорили, что война, видимо, пройдет мимо Тревизо и Азоло, успокаивали себя. Но чувствовалось, что страх живет внутри каждого. Блестящее общество в замке Катерины стало гораздо более тихим и печальным. Летом принцесса в Верхнем замке появлялась редко, зато Лоренцо чуть ли не постоянно пропадал вечерами, иногда являлся пьяным, отчего утром не мог работать.

Однажды, уже в разгар лета, сидя в размышлениях, Джулио вдруг услышал женский голос. Прислушавшись, он понял, что Лоренцо беседует с принцессой.

– Он называет это Театром, – говорил Лотто, понизив голос.

– Наподобие античного театра? – спросила Джиролама.

– Он пока меня во все не посвятил, – отвечал Лотто, – считает, что я должен отказаться от вина. А сам жрет как свинья. Говорит, что его еда – она посылается небесами. Вино, между прочим, тоже сам Господь благословил.

– Расскажи мне про Театр подробнее, – перебила его принцесса. – Каково должно быть его воздействие?

– Я видел единственный цельный чертеж, это был один из семи уровней. Сказать, что я чего-нибудь понял, не могу. Камилло любит рассуждать про то, как мне надо измениться, чтобы удостоиться посвящения. Я устал от его нотаций и не всегда улавливаю, что он бормочет. Пока просто переношу на деревянные панели рисунки, выполненные Дзордзи, больше ничего. Пытался и сам делать эскизы, но пока плохо получается. Я люблю Дзордзи всем сердцем, поверьте! Но надоело мне здесь, я же не малолетний ученик какой-то. Если бы не вы, принцесса, сбежал бы в Венецию уже давно.

– Ты не должен этого делать, – вдруг внятно произнесла Джиролама. – Не смей уезжать.

– Почему?

– Важно узнать, для чего и каким образом это создается, ты можешь разузнать. Ты ведь такой сообразительный.

– Ну да, – неуверенно промямлил Лоренцо.

Камилло слушал, потеряв дар речи: профан смеет говорить с какой-то женщиной о великой тайне! Вот к чему приводит пьянство!

– А Джорджоне? Он посвящен? – быстро спросила Джиролама.

– Тише, принцесса, если Камилло услышит, то разорется, – шепотом отвечал Лотто. – Он совершенно психованный последнее время, это у него от переедания!

Последнее, что услышал Камилло, был вопрос принцессы:

– Можешь провести меня ночью в вашу мастерскую?

Он в бешенстве рванул вперед как огромное пушечное ядро, с разбегу животом налетел на расслабленно сидящего Лотто, сбил его на пол вместе со стулом, схватил за плечи и стал трясти. Кружка вылетела из рук художника, красное вино вылилось на Джироламу, забрызгав лицо и светлое платье. Принцесса застыла, а опомнившись – пронзительно закричала. Камилло, вцепившись в Лоренцо, рычал так яростно, что прибежавшие грумы застряли в дверях, не смея войти в зал в ужасе от пронзительных воплей. Не дождавшись слуг, принцесса сама направилась к выходу, держа перед собой в руке что-то похожее на длинный нож. Покрытая брызгами от вина, с непонятно откуда взявшимся тесаком в руке Джиролама напоминала окровавленное приведение.

Камилло гнался за Лоренцо с каминной кочергой в руках, грозя его прикончить, но так и не догнал. Вернувшись в замок, архитектор приказал служанке собрать скарб художника и вынести за ворота, а ворота запереть.

После этого события Камилло ударился в упоительное обжорство.

– Джулио Камилло, мой друг, прислал письмо, – Тициану показалось, что Дзордзи расстроен.

Они собирались пойти к Подворью в выходной день. Устав объяснять, что боковая стена полностью расписана не им, Джорджоне придумал позвать своих друзей из Большого Совета и из Совета Десяти, чтобы представить им Тициана.

– Мне придется уехать. На неделю, наверное, а может, и дольше надо будет там остаться, – читая письмо, Джорджоне хмурился.

– Далеко?

– Снова в Азоло. Ладно, идем.

– Но мы закончим фреску фасада до твоего отъезда?

– Конечно.

Они вышли вдвоем из палаццо Контарини. Тициану было радостно идти рядом с другом, он представлял себе, что и сам скоро будет таким же знаменитым, как Дзордзи. Да Фельтре с ними не пошел, отправился куда-то по своим делам.

На площади между Риальто и Подворьем собралась нарядная толпа.

– Вот, представляю вам прекрасного художника, Тициана Вечеллио, который в одиночку расписал стену. Это его работа вам так понравилась.

Тициан снял бархатный берет и раскланялся, стараясь двигаться изящно, но от смущения был очень скован.

– Но это ведь ты все придумал, Дзордзи?

– Эскизы и рисунки тоже были его, в том-то и дело! Так что перед вами, друзья, молодой мастер. Еще раз называю его имя – Тициан Вечеллио, – Дзордзи обнял Тициана.

– Браво, Тициан! Молодец, Джорджоне, воспитал такого ученика! – послышались возгласы.

– Он мне не ученик, если говорить правду. Хотя мне было бы это лестно, – Джорджоне с улыбкой обернулся к Тициану. – Он – ученик великого Джамбеллино! А теперь можно сказать, что стал самостоятельным мастером. Вы согласны со мной, синьоры?

– Да, эта работа восхитительна!

– Как хорошо ты придумал представить на стене три стихии, которые объединяет в себе наша Венеция! Кто подсказал тебе, Тициан? Кто-то из поэтов, философов? – спросил солидный богато одетый человек.