Елена Селестин - Тициан. Любовь небесная – земная

– Мне страшно за вас, – повторил Дзордзи. – Мы расстанемся?

– Просто у всех нас жизнь изменится. Сейчас я чувствую, что способна обуздать эту волну и благодаря ей снова стану королевой моего прекрасного острова. Как бы я хотела, Дзордзи, показать его тебе! Ты поговорил с Камилло насчет меня, ну, что я приду посмотреть на вашу работу? – Катерина расхаживала по комнате, мечтательно улыбаясь и жестикулируя. Джорджоне, наоборот, чувствовал вялость.

– Я спросил его, ваше величество.

– И?

– Сейчас немного рано, но в скором времени, ну, например, когда я уеду, просто приходите к нему, и все. Я очень хочу, чтобы Театр сделал для вас то, что вы желаете.

– Хорошо. Мне тоже надо съездить в Венецию по делам, поедем вместе. А когда вернусь, буду ходить к Камилло каждый день. Если он так силен, пусть помогает мне.

– Вы наверняка с ним договоритесь. Я пришлю ему помощника, и дело пойдет гораздо быстрее.

– Ступай, мой Дзордзи, я должна отдохнуть.

Джорджоне вышел из спальни королевы и столкнулся с принцессой Джироламой, она чуть не упала от удара тяжелой дверью.

– Принцесса, осторожнее! – испугался художник. – Извини, что нечаянно задел тебя, Джиролама. А я думал, ты в Венеции.

– Приехала утром. Здравствуй, Дзордзи, – пропела принцесса, поправляя юбки.

«Чудной все-таки человек Камилло, подозревает всех. Принцесса – ангел, такая беспомощная», – Джорджоне протянул ей руку. Он заметил, что Джиролама покраснела, будто от смущения.

– Ты словно ангел во плоти, Джиролама, – сказал художник, поцеловав ее пальцы. – Почему слуги оставили тебя одну? Давай помогу спуститься в сад.

– Долго будешь здесь? – Она взяла его под руку. – Появились новые песни?

– У меня нет. Слишком был занят. А у тебя?

– Сочинила. Хочешь послушать?

– Конечно, хочу, Джиролама, – Джорджоне повел ее по галерее, затем по парадной лестнице. – Я восторгаюсь твоим даром.

– Ты надолго в Азоло, Дзордзи?

– Уеду скоро. Потому что знаешь, Джиролама, я ведь собираюсь жениться. Скоро Катерина поедет в Венецию и возьмет меня с собой, у нее есть пропуск на время карантина. А когда в городе все наладится, я сразу женюсь. На свадьбу придешь?

Джиролама будто споткнулась. Она вырвала руку.

– Жениться? Что ты говоришь?!

Зрачки глаз принцессы стали вдруг очень светлыми, почти белыми.

– Да! На Маддалене! Она прелестная девушка.

Принцесса опустила вуали.

– Прости. Позови моих грумов, я устала с дороги. Нехорошо мне. – Джорджоне показалось, что он услышал всхлип.

Тициан ждал сенатора Аурелио на Пьяцце. Толпа, завидев секретаря Совета, восхищенно расступилась.

– Давай встанем так, чтобы казалось, будто мы обсуждаем фасад Сан-Марко, – предложил сенатор.

Людям, которые подходили, чтобы поприветствовать его, Аурелио говорил:

– Вот, это прекрасный художник Тициан Вечеллио. Люди, пойдите лучше во-он туда, к немецкому Подворью, посмотрите на его фреску.

– Мы уже видели! Это здорово! – отвечали зеваки, разглядывая Тициана. – Ты молодец, парень! – хвалили художника более смелые.

– Мессир, а правда, что этих золотых коней… – Тициан указал на золотую колесницу в небе над Сан-Марко. – Правда, что мы, венецианцы, украли их в Иерусалиме триста лет назад? – Тициана всегда интересовала эта история, но никто не мог рассказать ее достоверно.

– Слушай, я сказал «сделаем вид». На самом деле мне некогда болтать и пялиться на этих коней! Какое мне дело до них? – скривился Аурелио. – Я скажу кратко, а ты слушай внимательно. Накануне отъезда придет к тебе мой старый слуга. Его зовут, как меня, Никколо. Ты живешь там же, с братом?

– Брат Франческо на войне, я остался один.

– Отлично. Никколо принесет важное письмо. В Падуе к тебе обратится пожилая женщина, похожая на кормилицу. В сущности, она кормилица и есть, но это не важно. Бьянка ее зовут. Просто отдашь письмо. Но предупреждаю, если потеряешь письмо или скажешь о нем кому-то – это будет считаться государственной изменой, – взгляд Аурелио стал жестким. – В военное время.

За измену людей вешали, Тициан прекрасно помнил об этом.

– О нашем разговоре никому ни слова, ни полслова, – добавил Аурелио. – Я пойду, – сенатор фальшиво улыбнулся и поднял руку, приветствуя небольшую толпу, глазевшую на них. – Ну что, им делать, что ли, нечего? – тихо процедил он. – Идиоты. Да, Тициан, когда ты разговаривал с шерстянщиком, то не спросил его об оплате твоего переезда в Падую. Спроси при первой же встрече! А впрочем, я увижу его сегодня, сам скажу. Прощай, – сенатор, не глядя по сторонам, быстро направился в палаццо Дукале.

Тициан пошел домой. Зеваки и мальчишки поспешили за ним, пытаясь заговорить или даже дотронуться. И только его кухарка Рина смогла непреклонно и находчиво отогнать назойливую толпу от порога дома.

– Я обдумал все, что ты мне сказал, об этих художниках. Жаль, что ты не знаешь время их рождения. Этот второй, о котором ты говорил, горец из Кадора…

– Тициан Вечеллио.

– Да. Его судьба тесно связана с твоей. Не могу объяснить почему, просто еще не знаю, но твои картины будто становятся его творениями.

– Что это значит, Джулио? Объясни мне.

– Э-э-э, не спрашивай, – Камилло чертил диаграмму. – Я понятия не имею, честно. Здесь, в восьмом доме, доме имущества, твое каким-то образом переходит к нему. Но, как я увидел, Тициан сейчас не в Венеции. И это плохо для тебя.

– Ладно, все равно я ничего не понял. А второй? Морто да Фельтре?

– Этот вообще-то демон, не человек, – спокойно ответил Камилло, рассматривая вторую диаграмму.

– Ну Джулио, все у тебя плохие и нам не подходят. Верного Лоренцо Лотто ты прогнал, – не удержался Джорджоне. – Надо тебе учиться быть терпимее к людям.

– Я знаю, – кротко согласился Камилло. – У меня не получается.

– С кем нам теперь работать?

– Я не сказал, что этот первый, Тициан, не годится! Просто он придет не сразу, пока еще не готов быть полезным нашему делу. Мы будем с ним работать, он как раз тот, кто нам нужен, – уверенно заключил Камилло.

– А что говорит обо мне такая диаграмма? Ты чертил уже, наверное? – Дзордзи взял в руки тетрадь друга.

– Конечно, не один раз.

– Ну что там?

– Я тебе не скажу, – ответил Камилло ласково. Он забрал тетрадь и убрал ее в стол, затем встал и обнял Дзордзи. – Пойдем лучше поедим немного.

Падуя оказалась уютным городом. В Венеции, с ее цветной непостижимостью и громадными дворцами, Тициан часто чувствовал себя потерянным и ничтожным. Воздух Падуи был иным, город показался художнику человечным. Больше всего радовало, что в нем много рощ и садов. Сидя под деревом, на берегу реки Бренты, было приятно думать и просто отдыхать.