Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

— Давайте все-таки о деле…

Он сидит, как воробей на жердочке, и пот с него льет ручьем…

Шум усиливается.

— О деле?.. — подхватывает Полторанин. — Давай, Егор, о деле — ага! Я тут намедни… изучал в отприватизированной нами России цены на березовые дрова. Что я скажу? Видно, не уродилась в этом году береза…

Снова шум (Полторанин раздражает, его шутки — всегда не вовремя).

Хмурится Виктор Степанович Черномырдин. Он недоволен больше всех.

— Я продолжу… — Черномырдин попытался всех успокоить. — Да не кричите вы… знаем мы тех, кто кричит!

Он настроен сейчас очень решительно.

— Все вопросы, поставленные на съезде, — начал Черномырдин, — я предлагаю собрать в одно место. Правительство — это не тот орган, где можно только языком. Ясно говорю? — Черномырдин строго рассматривал членов кабинета. — По-моему, ясно, — заключил он.

Ельцин молча ходил по кабинету и ни на кого не смотрел.

— Говорили, — продолжал Черномырдин, — даешь эмиссию на 330 триллионов. Было? Было. Дали? А мы всем даем! Экономике, кричат, нужен кислород. А я так понимаю: это один раз дыхнешь, потом… — Черномырдин нахмурился еще больше, — только дрыгнуть останется…

Никто не засмеялся.

— При такой политике, — наступал Черномырдин, — когда 330 триллионов мы дали на тупую эмиссию, мы еще долго будем жить при смерти. Ясно?

— Ясно-ясно… — согласился Ерин, хотя он ровным счетом ничего не понял.

— Мы наступаем на грабли, а потом нас поднимут на вилы!.. — заключил Черномырдин.

— Да не лезьте уж, не ваше… — вздохнул Нечаев.

Он тоже очень устал.

Ельцин остановился:

— Причем тут эмиссия? Вы сейчас о чем?

— Я о сегодняшнем, Борис Николаевич! — повернулся к нему Черномырдин. — По докладу правительства я бы поставил… твердую неудовлетворительную оценку, других оценок я вообще не знаю. И всегда говорю все как есть. Чего мне стесняться?.. Если я — еврей, чего мне стесняться? Но я не еврей! — Одним словом, успехов не много, но у нас… есть правительство. Мы его имеем. И сейчас важно делать все по-людски! Полгода назад я предлагал подкинуть на севера 29 миллиардов рублей. Помнишь, Нечаев? Не помнишь? Значит, сходи к врачу, проверься. Мы тогда, Борис Николаевич, — Черномырдин опять повернулся к Ельцину, — не дали. А потом испугались, что люди в ящик сыграют, и выдали 272.

А если б сразу дали, нам бы не пихали потом депутаты… и вообще был бы к нам позитив. Егор Тимурович все время повторяет, что нам многие завидуют… а я скажу, это все равно что беременной бабе завидовать за час до родов!

Никто не засмеялся, даже Полторанин, который обычно смеялся громче всех.

— Почему я так перпендикулярно увязывают эти вопросы? — спрашивал Черномырдин. Он все не сводил с Ельцина глаз и ловил сейчас даже малейшие колебания воздуха. — А потому, товарищи, что мы с вами вприпрыжку занимаемся прыганием! И этот факт сидит у меня в голове, как первородный грех. Я постоянно твержу, как пономарь, уже язык сожрал: наша задача сейчас — быстро разделать то, чего мы уже много наделали. Пора всем понять, где мы сейчас находимся…

— Где, где… — вздохнул Нечаев. — Отпоют нас за милую душу…

Полторанин поднял голову:

— А кто в роли священника? — заинтересовался Полторанин. — Борис Николаевич или депутаты?

И громко засмеялся.

— Отпоют… значит звона по России будет больше… — заметил Шахрай.

— На хрена мне звон? — насторожился Черномырдин. — Мы, товарищи, должны быть счастливы, что у нас есть Борис Николаевич, что такой… непреклонный человек нас ведет. И еще очень важно, чтобы страна сейчас не озверела от демократии, то есть надо делать то, что полезно людям, а не то, чем мы тут занимаемся!

Ельцин согласно кивнул головой и опять ничего не сказал.

Самое тяжелое — это запах. Над столом стеной стоял густой запах пота. И перегар: выпил, похоже, только Грачев, но выпил он сразу за всех.

— Я заканчиваю, — строго предупредил Черномырдин. — Россия может, товарищи, стать со временем полноценным еврочленом, только в их члены мы всегда успеем. Так что не надо тут: Европа, Европа! Отключим им газ, так они в обнимку к нам жаться будут, чтобы согреться!

Еще раз, товарищи: в их члены мы всегда успеем. А будем спешить — так сразу убьемся мы ведь если куда вступим, так… сразу наступаем и полюбили уже наступать!

— Это точно… — поддержал Грачев. — Дети матерей-одиночек уверены, что их принес козел.

— Кто… уверен? — не расслышал Борис Николаевич.

Грачев вскочил:

— Дети матерей-одиночек, Борис Николаевич.

Ельцин помедлил.

— Каких еще матерей?

— Одиночек! — отрапортовал Грачев.

— Я ничего не понял…

— Это шутка, Борис Николаевич… — объяснил Полторанин. — Про матерей.

— Шутка?

— Шутка. — Грачев опустил голову.

— Сядьте! — приказал Ельцин.

— Есть!

Черномырдин пошел в наступление.

— В Петербурге у нас 25 районов. Это все знают? — Он обвел взглядом министров. — Кто не знает, докладываю: вице-мэр Петербурга Беляев вдарился сейчас в приватизацию ЖКХ. Важнейшие объекты города. — Вопрос: как идет приватизация? Отвечаю: по телефонному справочнику.

— Что-о?.. — очнулся Ельцин. — Это тоже шутка?..

— Если бы! — вздохнул Виктор Степанович. — Вице-мэр Беляев знакомится с ЖКХ и приватизирует объекты по справочнику. В Питере есть вице-мэр Яковлев. Он подтвердит.

Ельцин вздрогнул:

— Что подтвердит?

— Коммунальную реформу. Но это не реформа, а срамота. Я испытываю изумление, смешанное с раздражением: все долдонят — европейский опыт, европейский опыт, а я хочу посмотреть — такой ли уж он европейский?! Вот тот же Беляев. Рыночник… сумасшедший. Хочет за неделю перекинуть ЖКХ в частные руки. Куда его прет? Я хочу понять: если трубы с говном — мои собственные, говно в них больше уже не застрянет?

Черномырдину никто не ответил.

— Вопрос? — продолжал он. — Вопрос. Будут и другие. Относительно говна говорю так: оно не только застрянет, но еще и поперек горла встанет. Это я по опыту говорю. Говно в городе — страшная сила, к говну нельзя подпускать неопытных.

— Виктор Степанович, — взмолился Шахрай. — Можно все-таки чуть… деликатнее?

Черномырдин опешил:

— Тот, кому не нравится правда, утонет первый. Главное сейчас — отобрать у Беляева справочник. Если пионерлагерь учится плавать, важно, Борис Николаевич, вовремя вытащить детишек из воды. Иначе утонут. А трудности… я заканчиваю, товарищи… мы переживем… Не такие мы россияне, чтобы не пережить!

Черномырдин обвел всех победным взглядом и сел на свое место.

— Все, коллеги, не скажу больше ни слова, — улыбался он, — а то я опять что-нибудь скажу!

Ельцин подошел к окну и вдруг резко обернулся:

— Встаньте, Чубайс! С вами Президент говорит.