Акакий Белиашвили - Бесики

Подъезжая к баням, он увидел знакомых горожан и, сняв шапку, приветствовал их. Но те не узнавали Бесики и его спутников. Он сам и его свита были одеты в персидские одежды, на головах у них были шапки, обмотанные тюрбанами, а лица у всех были опалены солнцем.

Город уже забыл о бедствиях, принесённых ему чумой. На улицах толпился народ, плоские крыши домов пестрели разноцветными платками нарядных женщин, город был полон обычного, свойственного ему весёлого шума. Откуда-то доносились звуки бубна и сазандари, в кузницах стучали тяжёлыми молотами кузнецы; сапожники шили обувь, взмахивая вывернутыми наружу кулаками, ткачи у своих станков постукивали ткацкими гребнями, в ватном ряду по-прежнему разливалось «вау… вау…» натянутой, как струна, теребилки.

Бесики улыбался удивлённым возгласам горожан, которые доносились до него со всех сторон;

— Ва, кто это такие?

— Разве не видишь? Шахские люди!

— Не шахские, а, кажется, наши.

— Братцы, да ведь это Бесики!

— Кто?

— Клянусь моим счастьем, это он! Бесики, ты ли это? Отвечай, подай голос.

— Это он, это он! Смотрите, он смеётся!

Со всех сторон поднялся шум. Ремесленники побросали работу и высыпали на улицы. Бесики весело приветствовал их, называя знакомых по именам.

— Здравствуйте, здравствуйте, Баграт, Пируз, Анания! Ну как вы? Я вижу, все живы, здоровы… Это ты, Кристесия? Как твои дела? А, и Миха-рачинец всё ещё здесь! Ты ли это, Иасэ? Как поживаешь? — Бесики соскочил с коня и обнял старого книжника. — Если бы ты знал, как я рад тебя видеть! А мне всё казалось, что я никого больше не увижу! Слава всевышнему, все целы и невредимы!

— Эх, мой Бесики! Много ли нас осталось, — ответил Иасэ. — Только в одном Тбилиси больше четырёх тысяч человек унесла проклятая чума! А ты сам как поживаешь? Слава богу, вернулся благополучно. Книги привёз? Персидские и арабские книги?

— Как же, мой Иасэ, привёз! Такие книги, каких ты и во сне не видал!

Ещё по дороге в Борчало Бесики узнал, что царя нет в Тбилиси. Поэтому он не торопился явиться ко двору. Расставшись с Иасэ, он со всей свитой направился в Сионский собор, попросил священника отслужить молебен по случаю своего благополучного возвращения и лишь после этого пошёл во дворец. Здесь он не нашёл никого, кроме царского домоправителя Мамучи, который сообщил ему много неприятного. Больше всего Бесики огорчило известие о том, что Ираклий переселил царицу Анну-ханум в Мцхету, отведя ей комнаты в монастыре св. Нины, а палаты её в Метехском замке занял сам.

Таким образом, у Бесики не было теперь в Тбилиси пристанища. Государь, по словам дворецкого, по-видимому, гневался на него. Несколько раз он выражал недовольство тем, что посол его так долго задержался в Иране. Как нож, вонзились в сердце Бесики эти слова; боясь услышать худшее, он оборвал этот разговор и попросил дворецкого не вынуждать его идти в гостиницу, а устроить на ночь во дворце. Потом он стал расспрашивать Мамучу обо всех своих друзьях и знакомых: где они, как живут, что поделывают? Что слышно в городе? Мамуча сообщил ему все новости. Бесики узнал, что русские отозвали из Грузии генерала Тотлебена, а на его место прислали генерала Сухотина, которого государь встретил с большим почётом, — что генерал Тотлебен поссорился не только с имеретинским царём Соломоном, но и со всеми своими офицерами, а потом и с Языковым.

— Кто такой Языков? — спросил Бесики.

— Офицер, присланный русской царицей для расследования здешних дел, — ответил Мамуча. — Он приехал сюда во время твоего отсутствия, расследовал всё, что здесь понаделал Тотлебен. В Имеретии этот чёртов генерал такое натворил — почище, чем у нас! Только и знал, что грабить. А по отношению к царю Соломону он позволил себе такую дерзость, что ты и не поверишь: обозвал Соломона татарином! Можешь себе представить гнев имеретинского царя! После этого Соломон приказал не подпускать к себе генерала на ружейный выстрел.

— А новый генерал каков?

— Кто? Сухотин? А кто его знает, каков он. Государь послал ему подарки — он не принял. Мотает головой, как упрямая лошадь. Не знаю, как он поладит с нашим государем. Сейчас Сухотин в Имеретии, у царя Соломона. Сдаётся мне, что один генерал стоит другого. А впрочем, не знаю, что бы тут было, если бы не приехал этот Языков. В апреле государь изволил поехать в Борчало; я был при нём. Вдруг из Имеретии является к государю Языков. Оказывается, в русском лагере получили известие, будто царь Ираклий пригласил к себе турецкого посла и ведёт через него переговоры с султаном. Всё это, конечно, были выдумки — не турецкий посол, а хан. ганджинский приезжал к государю, молил помочь ему в войне против Гуссейна-хана. Государь успокоил Языкова и посоветовал ему не верить сплетням и наговорам: грузинский царь-де — хозяин своего слова, тайно от союзника ничего не предпримет. После этого государь уехал в Ганджу. Там он и изволит пребывать до сих пор, но скоро — не сегодня-завтра — вернётся в Тбилиси. Эриванский хан прислал царю письмо и просил прощенья… Впрочем, это тебе, наверное, известно.

— Да, я это знаю. Хан и со мною прислал письмо…

О чём же ещё тебе рассказать? Ах да, да вот ещё что: ага Ибреим получил письмо от своего приказчика из Карса. В Карсе распространился слух, будто русский генерал привёл с собой двадцать тысяч солдат, а у карсского сераскира всего-то войска человек шестьсот, не больше. Сераскир тотчас отрядил гонца в Стамбул, чтобы ему спешно прислали войск, но надежды его напрасны. В прошлом году и ахалцихский паша и карсский сераскир просили султана прислать им войск, да ничего не вышло. Султан, оказывается, ответил: «Сами управляйтесь со своими делами, а я ни одного человека послать не могу, у меня самого дела плохи». Говорят, турки мрут с голоду, в Стамбуле фунт хлеба стоит два рубля. Вот уже больше года, как ага Ибреим собирается ехать туда, да всё боится. Уж у него товар гниёт в кладовых, но ничего не поделаешь! Путешествие в Стамбул может ему дорого обойтись! Теперь, кажется, он хочет в Россию поехать. Вот если бы шах поссорился с турками, тогда, без сомнения, дела наши пошли бы лучше. Государь несколько раз изволил сказать, что, если бы ты оправдал его надежды, от тебя давно уже пришли бы приятные вести, потому что тебе было поручено убедить шаха выступить против турок. «Пожалуй, надо было послать к шаху кого-нибудь другого, — говорил государь, — кажется, я ошибся, поручив Бесики такое трудное посольство». А царевич Леван успокаивал государя и уверял его, что выбор был правилен и что ты, конечно, постарался сделать всё, что было возможно. То же самое говорили государю и Давид Орбелиани и мдиванбег Рамаз. Один только…