Акакий Белиашвили - Бесики

Тотлебен обещал Ираклию выполнить этот план, как только получит соответствующее разрешение из Петербурга.

Второго сентября Ираклий вернулся в ставку, третьего сентября Тотлебен, отослав в Петербург курьера с донесением, двинулся в Имеретию. Он хотел один, без Ираклия, захватить Шорапанскую крепость, с тем чтобы себе одному приписать честь этой победы и таким путём выслужиться перед русским правительством.

Двадцать шестого сентября на Кортохи его встретил имеретинский царь Соломон. После торжественного приёма и передачи грамот императрицы Тотлебен направился к Шорапапской крепости. Соломона сопровождала свита в двести человек — это и было пока всё его войско.

Шорапанскую крепость защищали двадцать три турецких воина. Граф рассчитывал занять её без боя. Соломон послал в крепость имеретина из своей свиты, который сообщил туркам о приходе русского войска и передал, что при добровольной сдаче царь гарантирует свободный пропуск гарнизону.

По турки ответили отказом: «Мы, — ответили они, — верные слуги султана, и неслыханно, чтобы русский побеждал турка. Если вам не терпится, пожалуйте, и мы достойно встретим вас».

Такой ответ настолько разозлил Тотлебена, что он отдал приказ немедленно штурмовать крепость. Но это кончилось неудачей, и такого позорного поражения он никогда ещё не терпел.

Тем временем Соломон, получив известие, что князь Дадиани напал на Имеретию, покинул Тотлебена. После неудачного штурма генерал решил обложить крепость, чтобы голодом принудить гарнизон к сдаче.

Но и тут его ждала неудача. У него самого не хватило запаса хлеба. Русским солдатам не шло впрок местное «гоми», а от фруктов они стали болеть кровавым поносом, и если бы Тотлебен вовремя не снял осады, отряд его либо вымер, либо был бы взят в плен.

Тотлебен вернулся со своим войском в Душети. Из Кизляра он получил известие об отправке к нему дополнительных войск небольшими партиями и, несколько успокоившись, сообщил Ираклию:

«Я обосновался в Душети. Надеюсь, что вы пожалуете ко мне на совещание и мы совместно разработаем план наших будущих действий».

Но прошла зима, наступила весна 1770 года, а Ираклий не показывался.

Тотлебен тоже не двигался с места. Это значило бы уступить Ираклию. И хотя начальник Кавказской линии генерал Медем советовал Тотлебену ехать в Тбилиси к Ираклию, генерал упрямо продолжал сидеть в Душети.

Василий Петрович Лопухин, заместитель Моуравова, сообщил ему из Тбилиси: «Ираклий с войском направился в неопределённом направлении, не то в сторону Ганджи, не то Нахичевани, а насчёт приезда к вам он ничего не говорил».

Между тем к Тотлебену стали постепенно прибывать из Моздока пополнения. Надо было размещать солдат. В Душети же не было помещений для большого воинского постоя. Пришлось рыть землянки. Снабжение войска становилось всё затруднительнее. Обещанные Ираклием провиант и фураж поступали с большим запозданием. По этому поводу Тотлебен неоднократно писал в Тбилиси Моуравову, но ответ получал один и тот же: Ираклия нет в Тбилиси, а ждут его распоряжений.

Тотлебен вынужден был за деньги приобретать на рынке продукты и фураж. А душетские купцы вздули цены на продукты, запрашивали за пятикопеечный товар десять рублей.

Хорошо ещё, что вскорости прибыл грузинский караван, доставивший Тотлебену достаточное количество продуктов, иначе его войску грозил бы настоящий голод. Это царевич Георгий послал русскому войску несколько сот ароб муки и тысячу пятьсот голов скота.

Дело со снабжением постепенно наладилось, и Тотлебен мог спокойно класть себе в карман деньги, полагавшиеся на содержание войсковых частей.

Приближалось время похода. Поля зазеленели, и половодье пошло на убыль.

Царь Соломон из Имеретии ежедневно посылал гонцов. Им было всё подготовлено для штурма Кутаисской, Багдадской и Шорапанской крепостей, в которых находились турецкие гарнизоны, и он ждал только приезда Тотлебена. Но Тотлебен не мог двинуться в Имеретию. Ахалцихский паша собрал войско и перерезал ему путь. Надо было сперва нанести поражение ахалцихскому паше, а затем уже идти на соединение с царём Соломоном.

Во время учебного марша казаки задержали подозрительного турка. Его пытали, и он сознался, что был послан ахалцихским пашой разведать о русском войске. По его словам, паша собрал бесчисленное количество воинов, но сказать точно, сколько их было, пленник не мог: то говорил сто тысяч, то — десять тысяч. Тотлебен впал в раздумье. Ираклий не появлялся и ничего не сообщал о себе. Генерал решил действовать независимо от него.

В полдень он вызвал офицеров и приказал вывести войско на парад.

Надел мундир, треуголку и начал искать зеркало.

Но в этой стране зеркала были редкостью: их привозили из России.

Генерал достал из несессера маленькое зеркальце и посмотрелся в него. Высокий султан треуголки медленно покачивался. Генерал бросил на тахту зеркальце и спустился во двор.

Адъютанты ждали его у осёдланных коней.

Он ловко сел на своего скакуна. Генерал был хорошим кавалеристом.

Как раз в этот момент во двор влетел на взмыленном коне всадник в чохе, соскочил с лошади и протянул Тотлебену свиток.

— Кто прислал? — спросил Тотлебен через переводчика.

— От царя Ираклия, — ответил гонец, вытирая пот со лба.

— А-а… Зер гут! — пробасил Тотлебен и развернул послание.

Письмо было написано по-немецки.

Ираклий просил Тотлебена немедленно двинуть войско к Сурами, где им следует встретиться десятого апреля.

Генерала, истомлённого ожиданием, обрадовало письмо Ираклия. Раз для встречи было назначено Сурами, а не Тбилиси, значит, этот гордый царь пока что считал Тотлебена равным себе.

Теперь надо было только первым прибыть в Сурами, и тогда выйдет так, что не Тотлебен прибыл к царю, а царь к Тотлебену.

Отменив парад, генерал отдал приказ войску — через час покинуть Душети.

Где-то близко, совсем над ухом, пропел петух.

Дугаба, крепостной царицы Дареджан, проснулся и начал протирать глаза. Обычно он вставал с рассветом, но сегодня поднялся, когда ещё было темно. Вчера в селение Лило примчался царский гонец и сообщил, что Ираклий изволил выступить в поход против турок и созывает ополчение. Всем, бывавшим с ним в походах удальцам, у которых оружие и кони были в исправности, приказывалось немедленно собраться и под начальством юзбашей, или сотских, явиться кому в Тбилиси, кому в Мцхету к своим сардарам.

В самый разгар пахоты людям было не до походов, но крестьяне подчинялись приказу. С пахотой, как это уже не раз бывало, справлялись теперь старики и дети.

Дугаба окликнул своего младшего сына, который спал сладким сном, и приказал развести огонь в очаге. Жена Дугабы уже одевалась в темноте. Босой мальчик, зевая и почёсываясь, подошёл к очагу и разворошил золу. Горячие угли ещё краснели. Мальчик нащупал хворост, мелко наломал тонкие прутья и, бросив их на угли, принялся раздувать огонь. Вспыхнуло пламя и озарило просторный крестьянский дом — дарбази. Это было большое четырёхугольное помещение без окон (в те времена большинство карталинских и кахетинских домов строилось в виде землянок) с большим куполом. В центре купола зияло небольшое отверстие, через которое проникал дневной свет и выходил дым. Помещение разделялось на две части деревянной балкой, которая посредине подпиралась толстым украшенным резьбою столбом — «деда-бодзи», что в переводе означает: мать-столб. В дощатых закопчённых стенах были вделаны шкафчики и полки, где хранились утварь и посуда. Просторные нары из толстых досок блестели, как отполированные. На этих нарах спала вся семья.