Акакий Белиашвили - Бесики

— А ты откуда узнала о письме?

— Когда прибыл гонец от генерала Тотлебена, его слуга спрашивал о Бесарионе Габаоне, чтобы передать ему письмо. А об остальном рассказала мне сестра Тэкле. Бесики прочёл то письмо Анне тайно, ночью. Чтобы никто не проведал об этом, они закрылись в китайской комнате. Тэкле всё это видела через балконное окно.

Эта новость заставила Дареджан задуматься. Она не интересовалась враждой между католикосом Антонием и Захарием. В своё время Захария был в большой милости у Теймураза и даже добился от него изгнания Антония в Россию. Но впоследствии Ираклий вернул Антония из ссылки, а тот, в свою очередь, добился от царя изгнания самого Захарии из Грузии. Возможно, что теперь Захария, обиженный на Ираклия, замышлял что-то против него.

Дареджан тотчас же заключила, что в этом письме сообщается какая-то важная тайна. И если письмо Захарии, присланное из России, было прочтено Анне-ханум, значит оно должно было касаться и царя Ираклия.

— Майя, — как-то особенно ласково начала Дареджан, — если ты достанешь это письмо и дашь мне прочесть, я тебя озолочу.

— По как же его достать? — ? — задумалась Майя. — Это невозможно.

— Как хочешь… но это письмо должно попасть в мои руки… Ты женщина умная и сумеешь всего добиться. Пригласи к себе Бесики. Ведь ты говорила, что он к тебе неравнодушен.

— Но разве он будет носить при себе такое письмо? — с дрожью в голосе прошептала Майя, словно лишь это обстоятельство являлось главным препятствием. Она вспомнила, как выразительно смотрел на неё Бесики во время беседы в парке, когда он прочёл ей несколько любовных стихотворений, от которых затрепетало её сердце.

— Если у него не будет письма при себе, заставь принести.

— А если бы этим занялся мандатур… — нерешительно проговорила Майя.

Но Дареджан покачала отрицательно головой.

— Разве можно действовать силой в таком деликатном деле? Нет, Майя, я доверяюсь твоей ловкости…

Они ещё немного посудачили. Уходя, Майя обещала царице, что попытается раздобыть письмо. Вернулась она той же дорогой и так ловко выскользнула на улицу, что Гигола её не заметил. Только с улицы он услышал приглушённый голос Майи:

— Гигола, закрой на засов двери!

Гигола, закрыв ворота, потянул носом воздух. Майя оставила после себя тонкий запах французских духов.

Было за полночь. Город уже спал, когда часовой на Сейдабадской башне услышал топот коней со стороны Крцанисской долины. Кем могли быть эти верховые — враги или свои? Но когда со стороны подъезжавших раздался двадцать один пистолетный выстрел, часовой сейчас же зажёг факел, и прогремели приветствием девять крепостных пушек. В город въезжал царь Ираклий.

На улицах тотчас же появились заспанные горожане — кетхуди и мастеровые. У каждого из них был зажжённый факел. С помощью своих подмастерьев они расстилали ковры на улицах, по которым должен был проехать Ираклий, — от Таборской крепости до дворца. Народ заполнил кровли и балконы. Все принарядились. Женщины укутались в белые покрывала и, выйдя на кровли, с нетерпением смотрели в сторону Таборской крепости.

С тяжёлых Сейдабадских ворот сняли железные засовы и со скрипом раскрыли обе половины.

Войско вёл царевич Леван. Его породистый карабахский конь встал на дыбы, испугавшись яркого света факелов. Леван резко натянул поводья и заставил коня сделать такой скачок, словно хотел перескочить через ров. Всадники с топотом последовали за Леваном. Потоком устремилось войско в город, точно открыли шлюз огромного бассейна.

Торговые люди, вышедшие встречать царя, высоко подняли факелы. Все жаждали увидеть Ираклия. Однако узнать его среди бойцов было трудно: во время походов Ираклий носил одежду рядового воина, в таком виде он и сражался.

У воинов были утомлённые лица. При свете факелов они выглядели бледными, бороды, брови и ресницы были покрыты пылью. Некоторые дремали в сёдлах. Только передовой отряд Левана был бодр и резво проскакал по улицам. Остальные ехали шагом. От коней исходил острый запах пота. В непрерывном глухом топоте то здесь, то там слышалось фырканье. При свете факелов тени всадников метались, как фантастические летучие мыши: они то скользили по стенам, то проносились среди женщин, стоящих на балконах, то кидались в сторону и терялись в улицах.

Не видно было конца войску. За отрядами мтиулетцев и кахетицев следовали наёмные сотни черкесов, одетых в длиннополые серые чохи. Ружья в бурочных чехлах весели у них за плечами, прикладом вверх. Особо выделялись отряды борчалинских татар в синих чохах и высоких конусообразных чёрных шапках. Длинные ружья они держали в правой руке, как пики.

Арьергард замыкала хевсурская сотня. Свежевылуженные железные кольчуги, иранские шлемы и начищенные щиты воинов блестели при свете факелов так, будто на конях сидели стальные люди. Спокойное выражение их лиц обличало твёрдость руки и силу меча.

За хевсурами медленно двигались пушки. Каждое орудие тащили несколько пар волов. Аробщики, сидя на переднем ярме лицом к орудию, подгоняли волов. За каждой пушкой следовали три всадника и арбы, нагруженные ядрами. Девять пушек разного калибра насчитали факельщики. Одна из пушек была очень короткой, но с широким дулом, её называли «жабой». Две другие пушки больше походили на фальконеты. Ядра для них были величиной с персик, но эти орудия били на большое расстояние. Грознее всех была девятая пушка, которая стояла на высоком лафете и походила на толстую, короткую ящерицу. Эту пушку отлил мастер-шваб (присланный Фридрихом Вторым) в арсенале царя Ираклия. Горожане хорошо знали силу и звук этого орудия. Когда в первый раз, для испытания, выстрелили из неё с Махатской горы, ядро упало далеко, за крепостью Нарикала.

Войско выстроилось перед дворцом, на обширной площади. Всё кругом было так ярко освещено факелами, что можно было найти обронённую иголку. На правом фланге и в центре выстроились грузины. На левой стороне — борчалинцы и черкесы. Католикос отслужил молебен и окропил грузинское войско освящённой водой. Мусульман благословил муштеид. Народ лишь тогда узнал Ираклия, когда тот подошёл сперва к католикосу и поцеловал крест, а затем к муштеиду и поцеловал коран. На царе была простая чоха с гозырями. В бороде полосками пробивалась седина, на поясе висел в золотых ножнах меч, подарок Надир-шаха. Лёгким шагом обошёл он отряды в сопровождении минбашей и саркардаров, потом вышел на середину площади и приказал минбашам расквартировать войско. Минбаши, приложив правую руку к груди, низко поклонились царю. Ираклий ответил им таким же поклоном и только после этого направился ко дворцу.

По этикету весь двор встречал царя у мраморных колонн павильона. Этот павильон возвышался над площадью. Дворцовый церемониймейстер обязан был каждому из придворных предоставить место сообразно его положению. Впереди всех стояла царица Дареджан, с правой стороны — принцесса Анна с внучкой и царевич Георгий. За ними — знатные из рода Орбелиани. По левую сторону — Анна-ханум и юные царевичи: Иулон, Вахтанг, Теймураз и Мириан, а за ними вельможи из рода Амилахвари и Цицишвили. Немного поодаль в стороне — послы и французские миссионеры.