Николай Задорнов - Война за океан. Том второй

– Как она мила! – говорил он, но не решался сказать, что хотел. Ему хотелось бы рассказать, как он перехватил взор-другой, когда вошел в столовую Невельских в гвардейском мундире и представился.

«А ведь он, подлец, ведет себя так, как будто бы не он заморил людей», – думал Римский-Корсаков.

Бошняк, шедший на этом же судне, едва Буссе начал говорить, встал и ушел, его не было в кают-компании. Римский-Корсаков выходил и снова появлялся. Шли к чихачевской ломке за углем. Утром стали на якорь вблизи берега Сахалина. На море туман и совершенная тишина. На отмели видны шлюпка и часовой. Значит, где-то тут мичман Савич с унтер-офицером и матросами ломает уголь.

Губернатор съехал на берег. С ним в шлюпке Римский-Корсаков, Парфентьев, Беломестнов и подшкипер Воронкин с двумя матросами. Подошел мичман Савич и матросы. Губернатор поговорил с ними и пошел вдоль берега. За мысом матросы ловили рыбу неводом. Огромный краб медленно шевелил своими щупальцами.

– А ну, братец Парфентьев, возьми этого подлеца!

Краб живо очутился на отмели. На берег вытащили еще несколько крабов.

– Я вижу, тут есть устрицы, брат Парфентьев, – сказал губернатор, рассматривая одну из раковин. Он снял мундир и стал выбирать добычу из невода. Вскоре целая гора раковин была у ног Николая Николаевича.

– Как же это вы здесь, господа хорошие, ухитрились голодать, – говорил губернатор Бошняку, возвратившись на шхуну. – Тут прекрасная палтусина, раки морские, каких нет во всем мире, устрицы. Да это роскошней, чем где-нибудь в Перпиньяне или Авиньоне.

Повар Мартын был вызван к губернатору.

– Устрицы, Мартын!

– Так точно. – Мартын уже знал, что тут море полно всякой снеди. Он бывал с барином в Европе, прекрасно знал и русскую, и английскую, и французскую кухни.

– Вот я сам поймал! Забирай. И подашь их! Да крабов приготовь. Их надо сварить, как раков, но поварить покрепче. Видишь, какая громадина.

Матросы и казаки удивлялись, неужели губернатор все это ест, как гиляк? Губернатор сам пошел на кухню.

– Ты возьми вот этот большой котел, да не ломай им щупальца, вари краба целиком. Вот так бери его!

Тем временем матросы поймали небольшую акулу на крючок и вытащили на палубу. Они разрубили ее.

– Э, отойди! – говорил один другому. – Смотри, ведь это акула, а не Акулина!

Муравьев еще раз поехал на берег вместе с Римским-Корсаковым, показал ему заросли морской капусты в воде. На берегу масса дохлой рыбы, раков. Множество раковин, в том числе и устричных, выброшено, и все гниет, гибнет, расклевывается птицами.

– Ну, как идет погрузка? – спросил генерал перемазанного углем подшкипера Воронкина.

– Слава богу, ваше превосходительство. Даром берем! – с радостным лицом говорил подшкипер.

– Уголь, за который всегда платили англичанам, уголь, в котором была их сила, – вот он! И, оказывается, наш, и можно его брать даром! Это приводит в восторг и моего Воронкина, и всю команду, – говорил Воин Андреевич. – А сколько хлопот бывало с этим углем в Кронштадте! Его возят туда из Англии.

– Сколько тут этого угля? – спросил генерал.

– Целые горы! – отвечал подшкипер.

– Сколько угля – все бесплатно, и все бери даром! – говорили матросы.

Бошняк стоял и смотрел на берег, на черные скалы с углем и вспоминал, как он сам все это открывал. И как Невельской нашел у Таркуна пуговицу из угля.

Обед был превосходный. Мартын все приготовил как нельзя лучше. Была икра, устрицы, как в лучшем ресторане, появилось шампанское. Суп из черепахи, рыба великолепная, крабы в соусе.

– Вы, ваше превосходительство, учите нас жить со вкусом и пользоваться благами природы! – говорил Буссэ и думал с восхищением: «Он утонченный гурман».

Буссэ опять заговорил о женщинах.

– Господа, – перебил его Муравьев, – в этом краю каждый может сделать открытия сообразно своим способностям и целям. Я внес в общее дело посильную лепту! Вот мое открытие на столе. Это, господа, крабы! Я сам ловил их, своими руками. Так я открыл новые богатства. Не шутите. Умный предприниматель может извлечь тут миллионные доходы. Но, господа, среди нас открыватель угля на Сахалине, наш дорогой Николай Константинович Бошняк. Благодаря ему мы теперь с углем! Это наш, русский уголь! Честь вам и слава, Николай Константинович!

За Бошняка был провозглашен тост. Потом принялись за закуски, и все чудеса, открытые Муравьевым, пошли в рот. Начался общий бурный разговор.

– Сплав поразил Азию! Весть о нем пройдет по всему Китаю. Сплав припугнул всех азиатских деспотов, – говорил Буссэ. – Исполнено то, на что не решались двести лет. Мне говорили, как только вы, Николай Николаевич, прошли с флотилией по Амуру, то с реки как метлой вымело всех грабителей-маньчжуров, эксплуатировавших туземцев.

Римский-Корсаков никогда не предполагал, что на его шхуне может быть задан такой роскошный обед. Даже Бошняк ел с аппетитом. У Муравьева, видно, особенная способность всюду найти средства, чтобы пожить в свое удовольствие, даже там, где, казалось бы, их нет. Он и тут, на пустом угрюмом берегу, нашел такие утонченные удовольствия, о которых никто не подозревал. Надо отдать ему справедливость: такой человек приятен, оживляет общество. С ним и дело кипит, и отдых приятен. Наглядный урок, как надо пользоваться богатствами края, извлекать радости из жизни, не жить здесь, как в ссылке. Муравьев всюду живет, куда бы ни закинула его судьба. Другие рассчитывают все на привозную муку и на солонину из Гамбурга. Римскому казалось, что, оставь Муравьева на зимовку на Сахалине, он и там будет устраивать себе обеды из деликатесов и еще японцев научит, и у них научится.

Миновали пролив Невельского. И шхуна, часто садясь на мель, пошла по лиману. На одной из мелей сидели целые сутки. Снявшись, пошли тихо. Иногда Николаю Николаевичу казалось, что он так никогда не доберется до Петровского.

– Канала так и нет! Что делать? Воин Андреевич, – говорил он, – как введем «Палладу»?

– Проклятая дыра! – обращаясь к своему товарищу, артиллерийскому прапорщику Николаю Можайскому, восклицал толстощекий, коротконогий лейтенант Пилкин, отдыхая на небольшой каменистой площадке, на которую только что с большим трудом едва затащили пушку с «Авроры».

Дождь после землетрясения сеял как из сита. Мгла кутала Вилючинский вулкан за губой. Три величественных вулкана за Петропавловском уткнулись головой в мягкие тучи и совсем не видны.

– Вашбродие, казенный-то магазин съехал ночью с берега, потеха! – сказал матрос Данилов. – А я спал и ничего не слыхал! Ничегошеньки! Ах, анафема!