Евгений Федоровский - Беллинсгаузен

Когда Фаддей закончил работу, на которую ушло больше года, по этим таблицам провели испытательные стрельбы на загородном полигоне Кронштадта. Учитывались возвышение оси орудия, число выстрелов, расстояние до первого попадания, число рикошетов, дальность стрельбы. Они подтвердили правильность теоретических выкладок. Наилучшие результаты получились у длинноствольной александровской пушки, устанавливаемой на линейных кораблях. Она попадала точно в цель с расстояний 1057—1094 сажени (2255,2—2334,1 метра).

Свою работу Беллинсгаузен назвал сухо, но точно: «О прицеливании артиллерийских орудий на море», её он представил на рассмотрение учёного комитета Морского министерства. Чисто математическая, она не нуждалась в литературном редактировании, освобождалась от медвежьих услуг Никольских, Чижовых, Голенищевых-Кутузовых, а требовала лишь проверки комиссией, назначенной генерал-фельдцейхмейстером. Комиссия не заставила себя ждать и дала высокий отзыв. Правда, Логин Иванович и тут руку приложил, но к этому его обязывала должность председателя учёного комитета. Он написал предисловие к брошюре:

«Непременный член Комитета вице-адмирал Беллинсгаузен, прилагая особое попечение, чтобы экипажи, состоящие в начальствующей им Дивизии, обучаемы были практической артиллерии, нашёл, что хотя в сём обучении ныне приобретены великие успехи, но недостаёт основательных правил, каким образом при известном от неприятеля расстоянии на всех судах прицеливать все орудия, в нашем флоте употребляемые. Побуждаем желанием способствовать столь важному делу, г-н Беллинсгаузен составил для сего 18 таблиц с объяснениями и желал, чтобы оные были изданы от Комитета. У нас ещё нет такого руководства для прицеливания орудий, в предлежащих таблицах означено: с каких судов, с каких именно мест на сих судах, какое орудие, на сколько должно возвысить или понизить, чтобы попасть в желаемую часть неприятельского судна при известном расстоянии. Таблицы, изложения способа прицеливания, примеры и решения весьма ясны, будут весьма полезны, а потому изданы от Комитета, и как на каждом судне нужно иметь руководство к прицеливанию орудий, то для каждой роты всех экипажей и артиллерийских бригад разослано будет по экземпляру сих таблиц. Служащие во флоте, конечно, с особенным удовольствием увидят произведение полезных трудов одного из почтенных их начальников».

Брошюру эту распространили по всем кораблям Балтийского флота, затем её перепечатали в Севастополе для Черноморского флота. Она служила морским артиллеристам практическим пособием до тех пор, пока не появились нарезные орудия с замками позади ствола и цилиндрическими снарядами вместо ядер.

А между тем домашние дела Беллинсгаузена складывались не столь успешно. Подрастали девочки — Катя, Мария, Лена, надо было выдавать замуж Лизаньку, готовить приданое. Трудней и трудней приходилось сводить концы с концами. Жалованья, даже адмиральского, не хватало. Накатывалась постылая, унизительная нужда. Думал, думал Фаддей да и, как ни хотел, обратился к начальнику штаба Адмиралтейства Меншикову, коего самого государь недавно наградил 8 тысячами рублей и арендою на полвека:

«Ваша светлость князь Александр Сергеевич!

В 1821 году, во время бытности моей в чине капитан-командора, дарована была мне в бозе почившим императором аренда, в Курляндии, деревне Наудитен, на 12 лет, вместо которой по всемилостивейшему соизволению государя императора велено производить мне, не в пример прочим, с 1828 года впредь на 12 лет по 1500 рублей серебром ежегодно.

Не имея совершенно никакого собственного состояния и ограничиваясь только одним получаемым от казны содержанием, я никак не мог избегнуть довольно значительных для меня частных долгов, в уплате коих не имею никаких средств, чрез то самое беру смелость обратиться к Вашей светлости с всепокорнейшей моею просьбою: не оставить почтеннейшим ходатайством Вашим об испрошении у государя императора всемилостивейше пожаловать мне вновь аренду соответственно вице-адмиральскому чину, в коем я состою ныне. И если буду я чрез ходатайство удостоен таковой монаршей наградою, то осмеливаюсь ещё утруждать Вашу светлость испросить высочайшей милости: дабы с пожалованием новой аренды позволено было и ныне получаемую мною аренду оставить производить до истечения её срока, то есть до 1840 года, ибо сим только средством могу я иметь возможность уплатить некоторую часть моих долгов.

Светлейший князь! Имея счастие состоять под начальством Вашим и неоднократно видя примеры милостивого внимания Вашего ко всем подчинённым, я льщу себя надеждою, что Ваша светлость, будучи столь снисходительны извинить меня в беспокойстве и затруднении, которое я навлекаю Вашей светлости сею покорнейшею просьбою.

С совершенным почтением и преданностью

имею честь быть Вашей светлости

Всепокорнейший слуга Беллинсгаузен.

Генваря 31 дня 1837

Его светлости князю

А.С. Меншикову».

Меншиков, добрая душа, тут же обратился к Николаю, и тот, как ни был прижимист и казну сберегал, просьбу адмирала удовлетворил. С первой же оказией светлейший послал в Кронштадт записку на именном казённом листе: «Примите уверение всего моего уважения». Из этой фразы явствовало, что и новая аренда соответственно чину дана, и старая продлена до 1840 года.

— Брата Павла во сне видел, зовёт, — произнёс Рожнов с виноватой улыбкой на бескровных губах.

О том, что Петра Михайловича подстерегла неизлечимая болезнь — чахотка, Фаддей знал. Могучий организм сопротивлялся долго, без малого полсотни лет. Всё кашлял, всё был на ногах, ходил в плавания, командовал манёврами всех трёх дивизий Балтийского флота, строил Кронштадт помаленьку как главный командир и военный губернатор. Но в последнее время чаще и чаще шла кровь горлом. Он осунулся, ослабел. И без того остроносое, худощавое лицо его с лысеющим высоким черепом и большими, навыкате, глазами ещё более высохло, покрылось сероватой желтизной. Дышал он трудно, со свистом и шумом, точно пропускал воздух через узкую свистульку, в которой булькала слюна. Впалая грудь ходила ходуном, пальцы беспокойно терзали простыню.

— Выдохся старый конь, — продолжал Рожнов, печально глядя на пятидесятилетнего, для него молодого ещё друга. — А помнишь, когда тебя, мальчишку, мы с Ханыковым выпороть хотели, а ты по-немецки только лопотал?

— Разве забыть?! — Беллинсгаузен не утешал, не ободрял, понимал, что Рожнов в том не нуждался.

— Екатерину и двоих царей пережил, а кажется, мало видел. Море лишь не знает возраста, а человек вроде и родился, и взрослел, и вдруг смерть подкатила...