Евгений Федоровский - Беллинсгаузен

Начальником строительства царь назначил генерала Лебедева, помощником — инженер-капитана Биллио. С первых же месяцев дело пошло через пень-колоду. Казна отпустила лишь половину суммы, требуемой для подготовительных работ. Строительство усложнилось и трудностями в найме рабочий силы. Обратился Беллинсгаузен к царю, попросил ассигновать «сверх роспису 120 тысяч рублей на наем вольных мастеровых для кораблестроения», Николай раздражённо ответил: «Мне 120 т. руб. неоткуда взять». Матросов из флотских экипажей не возьмёшь, не было у них тёплой спецодежды. Где денег достать? Купцы дали крохи и под большие проценты. Из сметы выкраивали, экономили на копейках, а средства уходили как в прорву. Требовалось много гранита, кирпича, гидравлической извести. Гранит везли из Финляндии — не на век хватило местного. Кирпич, известь готовились здесь же. Кузнечные работы сдавались в подряд. Немало заказов выполняли адмиралтейские Ижорские заводы.

С великими невзгодами, безденежьем, стужей, болезнями, но завод рос. Забили шпунтовые сваи под стены набережной, вынули и загрузили в перемычки глину. Устроили водоотливные машины, вынули землю меж свай, засыпали ею болотистые места, положили камни с раствором под фундаменты стен, станков, опор и труб, произвели разделку кирпича между арками, поставили леса для литейной, которую хотели пустить в первую очередь, поскольку нужда в металле была большая и лома от старых орудий много. Работали в городе-казарме, городе-тюрьме, «матросском Сахалине» и в дожди, и в снег, тянули кем-то сложенную песню:

Видел всё это Фаддей, страдал сердцем, да что мог поделать?! Так уж повелось на Руси — жилы рвать на всяких работах. Тот же Пётр Великий, продираясь на яхте по ледяному осеннему крошеву, перебирал ноющими от стужи руками мокрый линь, замерял глубину. Он выбирал место для форта прямо в море, чтобы пушки доставали до фарватера. А потом работали всю зиму, камень возили на санях по льду. У полыньи солдат обдавало обжигающими брызгами. Заледеневшие шинели гремели, точно железные. Еда была скверная. За зиму пало восемь тысяч лошадей. Людей никто не считал, они ценились дешевле. Зело торопился царь, чтобы уберечь новую столицу от шведов весной.

И сейчас Николай всё время подхлёстывал — скорей, скорей! Клали гранитные пяты по восточному, южному, западному и частью северному фасадам. Возводили кирпичные фундаменты в помещении паровых машин, кузнечного цеха, под горны и молоты. Затем стали поднимать корпуса. Приступили к установке гранитного цоколя для общей заводской трубы...

Помимо лихорадочно строящегося завода завершали кладку центральной крепостной ограды с оборонительными стенками, башнями и полубашнями, казармами. Где вместо окон устраивали бойницы для ружейной стрельбы. Весь город опоясал восстановленный петровский ров и вал. Одновременно строились торговые и жилые здания.

За зимние ночи сжигали в штабах несметное количество свечей — работали, писали рапорты, приказы, отношения, сметы, просьбы... Лебедеву, Биллио, Беллинсгаузену — от них исходящие бумаги. Каждое маломальское дело обрастало бумагами, как пень опятами. От низших к высшим и обратно — на гербовых листах, на печатных бланках разных управлений и департаментов — томами, возами, грудами, как египетские пирамиды. Самостоятельно что-либо сделать не сделают, но отписаться всегда могут. И засиживался Фаддей до поздней ночи в кабинете. В глазах плыло море входящих и исходящих, спина костенела, ноги ломило от ревматизма, печка-голландка топилась не переставая, а не грела.

С весной расправлялись чресла. Оживал Фаддей. К тому времени густой лес на Котлине свели под корень, осталось несколько рощиц, садов да палисадников возле домов. Вспоминал Фаддей, как украшались зеленью Сидней и окрестности, виденные в Новом Южном Уэльсе, и хотел в Кронштадте сделать подобное. Большой охотник до природы, он сам сажал деревья и акации, украшал город, где только можно было. На небольшом пятачке Летнего сада Николай I хотел устроить плац, но Беллинсгаузен убедил царя, чтобы на этом месте посадить новые породы. От длинной, на версту, по своей ширине безобразной Большой Екатерининской улицы между Обводным каналом и офицерскими флигелями, где десятки лет выгружались дрова, он обрезал половину ширины и устроил бульвар для гуляний. Моряк до мозга костей, он понимал, как приятно было пройтись по тенистой выметенной аллее после плавания. Он же засадил деревьями окраины Петровской площади, Северный бульвар, устроил Инженерный сад. На местах, розданных военным губернатором, сажали с корнями, в глыбах земли, большие дерева. Поднимались загородные дачи, их строили те морские чины, которые на лето оставались в городе или уходили в отставку.

Видя увлечённость Беллинсгаузена садоводством и желая сделать ему приятное, царь однажды послал саженцы сибирского тополя, выращенные в садовой школе московского Александровского сада.

В заботах об улучшении быта и питания матросов Беллинсгаузен завёл на острове и экипажные огороды, снабжавшие матросские кухни свежими овощами.

При нём же на берегу залива поставили величественный памятник с надписью на одной стороне: «Петру Первому, основателю Кронштадта», а на другой — со словами из петровского указа: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело».

Новую жизнь вдохнул, так сказать, Беллинсгаузен в Морской клуб, Благородное собрание. Он горячо поддержал инициативу капитан-лейтенанта Иллариона Скрыдлова о создании при клубе флотской библиотеки, для увеличения фонда которой офицеры всех трёх дивизий согласились уделить один процент из своего жалованья. При библиотеке образовался комитет, занимавшийся текущими делами. Первым его председателем стал Фаддей. Он же предоставил четыре комнаты на третьем этаже дома Миниха для этого светлого дела.

Пришлось заниматься губернатору Кронштадта и водоснабжением. Отсутствие на Котлине источников доброй питьевой воды заставило ещё в 1804 году устроить водопровод из невской струи с деревянными трубами. Он обслуживал лишь здания морского ведомства, казармы и госпиталь, а горожане пользовались водой из Обводного канала. За тридцать лет трубы сгнили. При Рожнове их убрали, а ставить чугунные трубы начали уже при Беллинсгаузене.

Ещё хуже было с освещением. Целый век со дня основания Кронштадт вообще не освещался. К началу царствования Павла I на улицах появились редкие масляные фонари, потом по дешёвке наладили спирто-скипидарные лампы, так как спирт приобретался при откупе за копейки. С уничтожением откупов, к чему руку приложил министр финансов Канкрин, он подорожал, у Беллинсгаузена возникла проблема. Надо было устраивать газовые фонари.