Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Тем временем зал заполнился монахами-францисканцами, которых привлекли звуки музыки в неурочный час. Кое-кто из братьев стоял, опустив очи к полу и сложив руки, другие прикипели взглядами к маленькому органисту, группа молодых монахов, стоящих несколько в стороне, оживлённо переговаривались полушёпотом, обсуждая загадочное событие. Рядом с ними пожилой брат прислонился к колонне и совершенно ушёл в себя, скрестив руки на груди. Его губы едва заметно шевелятся. Когда отлетел последний звук, он очень тихо произносит:

— Звучащий сад Господень.

Другой францисканец подхватывает это и передаёт дальше. Скоро эти слова доходят до всех святых братьев, и каждый из них, покидая церковь, шепчет:

— Звучащий сад Господень.

Холодным туманным вечером в начале ноября в гостиной Хагенауэров хозяева и матушка Моцарт сидели при свете свечей у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и говорили, конечно, о странствующих музыкантах. Леопольд Моцарт, обычно добросовестно сообщающий обо всех событиях своему другу Хагенауэру, вот уже две недели безмолвствует. Это беспокоит матушку Аннерль: как там дети и муж, здоровы ли?

Неожиданно открылась дверь, и в гостиную вошёл Шахтнер. Было видно, что он в хорошем расположении духа и принёс какие-то вести. Действительно, он пришёл с письмом от барона Вальдштеттена. Согревшись пуншем, Шахтнер начинает его читать:

— «В среду, шестого октября, в три часа пополудни, маэстро Моцарт со своими превосходными детьми водным путём прибыл в Вену. По договорённости с графом Херберштайном я присутствовал при встрече. Могу свидетельствовать: радость при встрече была обоюдной. Вольфгангерль сразу захотел обнять меня, хотя ростом он мне едва по пояс. Я поднял его, и мальчик прижал меня к своей груди. Потом начались обычные формальности, через которые подвергается каждый, кто приезжает в столицу, желает он того или нет: проверка документов и, главное, таможенный досмотр. Особенно надолго задержал Моцартов старший таможенник из-за клавира: за всё время его службы не было ещё случая, чтобы приехавшие в Вену везли с собой подобный инструмент. Моих ходатайств он словно и не слышал. И тут к нему смело подбегает Вольфгангерль и с гордостью заявляет:

— Это мой инструмент, господин главный таможенный контролёр, на нём я буду играть перед императрицей.

Недовольное лицо чересчур дотошного чиновника несколько разгладилось. Удивлённо посмотрев на Вольфганга сквозь роговые очки, он сказал:

— Хотел бы я посмотреть, мальчик с пальчик, что ты способен извлечь из такого большого ящика.

Вольфгангерль, который за словом в карман не полезет, отвечает:

— Вы прикажите только поставить этот ящик на землю и сами убедитесь. А если это отнимет у вас слишком много времени, я готов сыграть вам что-нибудь на скрипочке.

Он попросил отца достать его скрипку и храбро сыграл на ней один из своих менуэтов — одно удовольствие было послушать. Видели бы вы выражение лица таможенника! Только что хмурый, он так и расплылся в улыбке.

— Нет, ты скажи, вот чертёнок! Вот это искусник! Ну слыханное ли дело... — всё повторял и повторял он.

Потом с превеликим уважением подписал разрешение на въезд и даже напросился в гости к семейству Моцартов, для чего записал адрес дома Тишлеров на Хирберггассе».

Чтение письма прерывается громким смехом: это не удержался Хагенауэр, живо представивший себе смелую атаку Вольферля. Матушка Аннерль не произносит ни слова, но довольная улыбка на её губах выдаёт материнскую гордость. Шахтнер осушает кубок с пуншем — чтобы голос звучал повыразительнее — и продолжает чтение письма:

— «После этого вступления я постараюсь рассказать вам о приёме, оказанном нашим музыкантам, частично по собственным наблюдениям, а частично по рассказам очевидцев.

Едва прошёл слух о приезде семейства Моцартов, в дом Тишлеров так и посыпались приглашения от знатных жителей Вены, иногда по нескольку на один день; а после полудня и до самого вечера сюда подъезжают коляски, чтобы отвезти гостей из Зальцбурга то на дневной концерт, а то на академию. Нет слов, граф Херберштайн и графиня Шлик постарались на славу, подготовив здесь почву.

Как мне перечислить все дворянские дома, в которых Вольфгангерль и Наннерль произвели фурор? Весь высший свет Вены видел их. Сам я, конечно, поспевал не повсюду, но где бы я ни присутствовал, происходило одно и то же: сначала публика проявляла лишь недоверчивое любопытство и вела себя сдержанно, но от пьесы к пьесе «разогревалась», а потом уже открыто проявляла свой восторг.

Слухи о триумфах единственного в своём роде трио скоро дошли до их императорских величеств, и наша уважаемая императрица пожелала незамедлительно увидеть чудо-детей. Итак, они предстали перед узким кругом императорской семьи на академии в замке Шёнбрунн. Впоследствии эрцгерцог Леопольд поведал мне подробности их выступления, которые я и намерен вам передать. Её величество была в высшей степени любезна и дала юным дебютантам в полной мере почувствовать своё благорасположение. Наш Вольфгангерль проявил свою обезоруживающую непосредственность и смелость, бросившись императрице на шею и поцеловав её, чем вызвал её искреннее удовольствие.

Не умолчу я и об одном премилом происшествии, о котором мне также поведал наш высокородный благожелатель. Императрица-мать поручила двум младшим эрцгерцогиням развлекать маленьких Моцартов во время перерывов в концерте; они с пылом приступили к делу и сразу повели Вольфгангерля и Наннерль по залам дворца, где выставлено столько замечательных предметов. При этом Вольфгангерль, бегавший от одного к другому, поскользнулся на гладком паркете и растянулся во весь рост. Десятилетняя принцесса Каролина разразилась громким смехом, а принцесса Мария Антуанетта — ей семь лет — подбежала и помогла упавшему подняться. По-видимому, мальчик сильно ударился коленкой, потому что даже поморщился от боли, но тут же храбро подавил боль и не дал пролиться ни слезинки. А принцессе сказал с комичной серьёзностью: «Вы очень добры, принцесса. Я с удовольствием женюсь на вас». Её старшая сестра рассмеялась ещё громче, и Наннерль тоже присоединилась к ней. А Мария Антуанетта смущённо молчала.

Когда дети вернулись в салон, императрица заметила по походке Вольфгангерля, что что-то произошло, и сразу спросила, что именно. Принцесса Каролина как самая языкастая дала матери полный отчёт на своём восхитительном венском диалекте, не забыв при этом упомянуть и о неожиданном предложении руки и сердца со стороны Вольфгангерля, после чего её величество обратилась к маленькому жениху с вопросом: