Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

В качестве текста предложены стихи настоятеля монастыря в Зееоне Виммпера «Преступление против первой заповеди», зингшпиль в трёх частях об обращении равнодушного в ревностного христианина. Однако архиепископ счёл, что создание произведения целиком будет непосильной задачей для подростка, и поручил ему только первую часть, две другие заказав Гайдну и соборному органисту Адльгассеру. К тому же князь церкви, несмотря на все заверения юного композитора, не верит, что он пишет музыку без помощи отца. Граф Арко позволяет себе заметить:

— Следует испытать его. Как пишет моя дочь из Парижа, мальчик работает исключительно быстро. А что, если какое-то время мы продержим его взаперти? Тут и обнаружится, на что он способен без отцовской и вообще посторонней помощи.

Это предложение — чтобы Вольфганг писал свою часть оратории под замком — вызвало негодование отца: выказано полное недоверие к способностям сына. Матушка Аннерль возмущена «дурацкой выдумкой» и на радость детям разразилась по этому случаю полным набором выразительных зальцбургских ругательств. Вольфганг же воспринимает арест как забавное приключение и с удовольствием даёт на то своё согласие. Несколько дней спустя, взяв с собой самые необходимые вещи и кипу нотной бумаги, он отправляется во дворец архиепископа и докладывает главному казначею:

— А вот и я, господин граф. Пожалуйста, дайте мне текст и заприте меня. Поглядим, выйдет ли у меня что-нибудь путное.

Приближённому архиепископа по душе и смелость мальчика, и его уверенность в своих силах. Это полностью совпадает с тем, каким Вольфганга описывает в письмах его дочь, гостящая сейчас в Риме. Она всякий раз интересуется здоровьем и успехами юного виртуоза. Архиепископ с удовлетворением и даже с улыбкой выслушивает его доклад о появлении «пленника», который сразу углубился в свою работу, и говорит казначею:

— Сын благоразумнее отца. Тот считает меня тираном, а сам относится к сыну как тиран, каких мало. Позаботьтесь, граф, чтобы еду ему подавали наилучшую, и позволяйте ему все мыслимые в его положении вольности. Да накажите лакеям, чтобы попридержали свои распущенные языки и вели себя по отношению к нему с подобающим почтением.

Вольферль представлял себе, что его поместят в маленькое тесное помещение, напоминающее монашескую келью. А вместо этого ему отвели просторную комнату, обставленную с комфортом. Помимо удобного пульта для письма, он, к своему немалому удивлению, обнаруживает здесь почти совсем новый клавир, а в алькове стоит прямо-таки княжеское ложе. Настроение Вольфганга заметно улучшается. Ещё больше его удивляет предупредительность лакеев, которые появляются через определённые промежутки времени едва ли не на цыпочках, осведомляются о его пожеланиях и возвращаются затем с такими вкусными яствами и сладостями, что он чувствует себя как бы принцем, попавшим в сказочную страну изобилия.

И неудивительно поэтому, что он истово берётся за работу. Он сознает, что как бы соревнуется сейчас с двумя такими уважаемыми в городе композиторами, как Гайдн и Адльгассер, и это его только подстёгивает.

Чтобы проникнуть в суть оратории как жанра, он в последние дни перед приходом во дворец архиепископа изучал её музыкальное настроение. Несколько важных моментов разъяснил ему отец, а уж потом он самостоятельно разобрал оратории умершего несколько лет назад соборного органиста Эберлина, образцового мастера в этой области музыки. Так что к работе он приступает не без предварительной подготовки.

Учитывая его редкостную музыкальную память и юношескую восприимчивость, нет ничего странного в том, что в оратории Вольфганга местами проскальзывают реминисценции из «проработанных» опусов Эберлина, а также отзвуки мелодий его лондонского учителя Кристиана Баха. Но уже бьёт родник собственной творческой мысли...

К написанному он относится со всей серьёзностью, проверяя сочинение за клавиром и подпевая своим высоким голосом партии соло.

Лакеи, до слуха которых эта музыка доносится из-за запертой на ключ двери, только руками разводят: для них искусство маленького виртуоза и певца сродни мастерству заклинателя духов.

Подходит к концу первая неделя заточения, а Вольфганг уже завершил свою работу. Он как раз стоит у окна и наблюдает за снежной круговертью, когда в комнату входит главный казначей, взявший себе за привычку навещать его по утрам. Мальчик учтиво приветствует его и сообщает:

— Господин граф, всё готово. Надеюсь, вещь понравится его княжеской милости, — и с гордым видом передаёт ему стопку нот, солидный объем которой поражает воображение пожилого господина.

Граф хвалит Вольферля за трудолюбие, предлагает дать теперь отдых голове и пальцам. Отпуская мальчика на волю, спрашивает, не показалось ли ему пребывание под ключом чрезмерно тяжёлым.

— Нет, господин граф, мне здесь понравилось, — отвечает маленький композитор. — Передайте, пожалуйста, эти мои слова его княжеской милости. И если я опять примусь за большую работу, я приду сюда. Вы ведь меня примете?

— Всенепременно! Можешь не сомневаться!

Вольфганг прощается и отправляется домой. Снегопад усилился, и перед своими родными он предстаёт в виде снеговика. Можно себе представить чувства домашних: жив-здоров, щёки раскраснелись, глаза блестят! Матушка Аннерль, ожидавшая увидеть сына исхудавшим и бледным, сама не своя от радости. Ей показалось, что он даже поправился...

Несколько дней спустя Леопольд Моцарт приносит весть, что Гайдн и Адльгассер согласились с постановкой оратории, — и радость Вольферля не знает пределов.

— Я доволен тем, как ты потрудился, Вольферль, — говорит отец. — Ты глубоко проник в смысл текста. Хотелось бы только, чтобы слова ты писал так же чётко, как и ноты. У тебя там есть такие каракули, которые ни один певец не разберёт. Это не говоря уже о правописании: тут ты стоишь на одной доске с зальцбургскими кузнецами и базарными торговками. Тебе придётся основательно подучиться. Главное — читать хорошие книги. И вообще, сын мой, образованности тебе недостаёт. Настоящий композитор обязан уметь порядочно писать и обладать самыми широкими знаниями. Отныне мы будем каждый день отдавать несколько часов таким занятиям.

Слова отца для Вольферля всегда что-то вроде повеления свыше, которое он принимает к исполнению с радостью и послушанием. И он всерьёз берётся за учение. Читает духовные оды и стихи Геллерта, книжку которого ему подарил в Париже один барон из Саксонии, идиллии поэта из Цюриха Соломона Гесснера с автографом автора и всё, что попадётся под руку из отцовской библиотеки.

И главное, совершенствуется во французском и английском языках, начала которых он освоил во время продолжительного путешествия по европейским столицам.