Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Несмотря на радостные ожидания, утром двадцать третьего сентября, когда приходит пора прощаться, у Вольфганга слёзы на глазах; отец обнимает сына, брат целует сестру, а матушка Аннерль на удивление спокойна, находит слова утешения для всех и, даже сидя в почтовой карете, успевает ещё сказать прослезившейся «девице танцмейстерше Митцерль»:

— Ну, что вы, Митцерль, зачем плакать? Не навсегда же мы расстаёмся. К началу лета вернёмся домой! Будьте все здоровы!

А для мужа и дочери этот день, как впоследствии признается Леопольд Моцарт в письме уехавшим, самый грустный в жизни.

«Vivato come i principi! [82] Привет родным и близким (ит.). Нам тут очень недостаёт папа. Ну что ж, на всё воля Божья. Ничего, всё будет хорошо! Надеюсь, скоро папа выздоровеет и будет весел, как я. Я тут прижился. И во многом повторяю папа, ничего не упускаю из виду. Даже вызвался оплачивать услуги почтальона: он берёт с меня меньше, чем взял бы с матушки... Пусть папа больше следит за своим здоровьем, ибо муфтий И. К. — хрен собачий, а Господь наш сострадателен и милостив».

Этими словами Вольфганг заканчивает письмо о прибытии в Вассербург. Он не может удержаться, чтобы не дать по зубам своему бывшему кормильцу. Есть и робкая, но вынужденная приписка: «По-моему, я забыл дома мои декреты» — то есть самое важное: дипломы, свидетельства, рекомендательные письма.

В Вассербурге они только останавливаются на ночлег. На другой день, ближе к вечеру, мать с сыном прибывают в Мюнхен. С редкостным для себя послушанием Вольфганг следует отцовским советам и наносит визиты всем влиятельным особам, имеющим влияние на курфюрста, чтобы через них испросить аудиенцию. Но их ходатайства успеха не имеют.

И тут на помощь приходит его знакомый по последним мюнхенским гастролям виолончелист Вошитка. Видя озабоченность Моцарта, старается успокоить его и увозит в Нимфенбург, где высший свет готовится к «королевской охоте». Там он велит ему стоять в одной из комнат анфилады, по которой пройдёт к праздничному столу курфюрст. Когда тот появляется, Моцарт смело выступает вперёд, низко кланяется и говорит:

— Ваша светлость, разрешите мне всеподданнейше преклонить колени и обратиться к вам с просьбой о предоставлении места при дворе?

— Да, но то есть... как прикажете понимать? Вы из Зальцбурга насовсем уехали?

— Навсегда, ваша светлость.

— И почему же? Тесно стало или как?

— Я уже давно собирался... Зальцбург не место для меня.

— Бог мой, в такие молодые годы? Но отец всё ещё там?

— Совершенно верно. Но тамошняя жизнь не по мне. Я трижды побывал в Италии, сочинил три оперы, избран членом академии в Болонье. Меня экзаменовали, и там, где другим маэстро потребовалось попотеть по четыре-пять часов, я справлялся за час. Это доказывает, что я способен к службе придворного капельмейстера. И у меня нет желания более сокровенного, чем поступить на службу к вашей светлости, если вам будет угодно принять меня.

— Однако, дражайший юноша, у меня нет вакансий. Я сожалею.

— Смею заверить вашу светлость, что я постараюсь прославить Мюнхен.

— Всё это прекрасно. Однако повторяю: вакансий нет.

Курфюрст удаляется, а Моцарт остаётся стоять поджавши хвост. Ясно как день: в Мюнхене ему рассчитывать не на что.

Правда, добросердечный и услужливый хозяин «Чёрного орла», гостиницы, в которой они остановились, вызывается найти десять меценатов; каждый из них добровольно пожертвует-де один дукат в месяц в пользу молодого композитора; да и сам он носится с надеждой, что граф Зееау закажет ему от имени курфюрста новую оперу, что вкупе с даяниями доброхотов позволит безбедно прожить в Мюнхене некоторое время.

Но ни меценаты не поспешили ему на помощь, ни директор театров его светлости ни еловом не обмолвился о высочайшем заказе. Матушка Аннерль с сыном покидают баварскую столицу несолоно хлебавши.

По настоятельному желанию отца следующую остановку они делают в Аугсбурге. Но не для того, чтобы остаться здесь надолго: Леопольду Моцарту хочется потешить своё отцовское чувство. Пусть жители его родного города увидят не бывшего вундеркинда, а большого, зрелого мастера.

Свободный немецкий имперский город Аугсбург не оказывает знаменитому сыну своего уроженца подобающего ему уважения, не говоря уже о восторженном приёме. Напыщенность, самодовольство, узколобая сословная чопорность, мелочность и высокомерие в одном лице — вот с чем приходится столкнуться Вольфгангу почти повсеместно. Ему ничего не остаётся, как только язвить по этому поводу.

И даже академия, которую с грехом пополам устраивает для него некий барон Релинг, приносит ему жалкие два дуката гонорара. Моцарт исполнял концерт для клавира собственного сочинения. Однако сопровождение оркестра было настолько беспомощным, что Вольфганг изнемогал от страха: а вдруг они вообще бросят играть? Да и публика подобралась, очевидно, престранная, потому что в письме к отцу он пишет: «Собралось изысканное светское общество: герцогиня Толстомясини, графиня Блевонтини и княгиня Дерьмини со своими двумя дочерьми, которые замужем за принцами Брюхнелли и Свинелли».

Второй концерт, который проходит в доме другого музыкального энтузиаста, графа Вольфэгга, заметно отличается в лучшую сторону от первого: и слушатели собрались более сведущие, и оркестр, отчаянно фальшививший и совершенно беспомощный, не был, к счастью, приглашён. После сольного выступления Моцарт даёт концерт для трёх клавиров, где партию первого исполняет местный органист, презабавный человек, с лица которого не сходит умилительная улыбка, а третью — клавирных дел мастер Штайн. Публика хлопает и топает, мастер Штайн улыбается во весь рот от удивления, а граф после каждой пьесы бегает по залу, обалдев от счастья и издавая восторженные возгласы.

Аугсбургская «антреприза» не способствует тому, чтобы родной город отца предстал перед Вольфгангом в тёплых тонах. Он наверняка не задержался бы в нём на две недели, не притягивай его своеобразный магнит: девятнадцатилетняя кузина Марианна Текла Моцарт, «безле» — «сестрица», красивая, бойкая и весёлая девушка, настоящая единомышленница своего зальцбургского брата; она всегда в хорошем настроении, весела, готова и пошутить и позлословить, человек и прямой и открытый.

Неудивительно, что вскоре они оба втягиваются в пленительную любовную игру. Они мило поддразнивают друг друга, нежничают и ласкаются, ненадолго оставшись наедине, но можно ли назвать это любовью? «Безле», не исключено, так и считает, но она достаточно рассудительна, чтобы понимать: по крайней мере, сейчас знаменитый брат никаких серьёзных чувств испытывать к ней не может, это только прихоть с его стороны, он даёт себе волю, чтобы не попасть в неволю. А он? Вольфганга и радует и отвлекает этот неожиданно подвернувшийся невинный флирт, без которого пребывание в сонном и скучном Аугсбурге сделалось, бы невыносимым.