Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— Твоя-то благоверная отчего к нам не пожаловала? — спросила Дуняша Никиту, хотя в общем-то была довольна, что спесивая камер-фрау не испортила родственную компанию.

— Во дворце она, у государыни... Там ныне опять «рием! — нехотя ответил Никита.

Роман, который был уже наслышан от знакомых гвардионцев о ветрености свояченицы, поспешил перенести разговор:

— Гляньте! Ещё два щита зажглись! — Роман спустил своих мальцов с колен, и они тотчас повисли на чугунной решётке балкона.

— На первом щите богиня правосудия — Фемида — попирает ногами двух фурий — ненавистниц России, — ласково растолковывал Никита своим племяшам огненные фигуры. — А на другом, видите, на входящем в гавань корабле огненная надпись: «Конец венчает дело!»

А что за огненный храм вдали вознёсся? — Дуня любопытствовала не менее своих мальцов.

Никита улыбнулся и пояснил:

— Сие храм Марса, бога войны. Сейчас двери в оный храм, Дуняша, закроются и наступит для России вечный мир и благоденствие!

И словно услышав его слова, двери в храм Марса и впрямь затворились и грянул такой пушечный и ружейный салют, что, по словам очевидца, «вся Нева, казалось, была объята пламенем и можно было подумать, что земля и небо готовы были разрушиться».

— Не верю я в вечный мир! Стреляют уж больно шибко! — Кирилыч самовольно глушил рябиновую. А Роман подумал, что и он не верит, потому как знает уже приказ — готовиться к скорому походу в Астрахань. Но мечта об абшиде уже прочно поселилась в его душе — ведь его война, Великая Северная, победно закончилась.

Летом 1717 года жара в древней персидской столице Исфагани стояла нестерпимая. Сухой ветер из жарких пустынь Белуджистана нёс горячий мелкий песок, покрывавший голубые купола мечетей, крыши шахских дворцов и купеческих караван-сараев; бессильно поникли увядшей от зноя листвой деревья в садах; весело журчащие по весне арыки пересохли, заметённые знойной пылью. Казалось, сама пустыня вошла в город.

Мелкий песок шуршал за узкими решетчатыми окнами днём и ночью, так что Артемию Петровичу Волынскому, русскому послу в Исфагани, иногда снилось, что он и сам уже закопан в песок. И когда, закутавшись в плащ, он ехал по вымершим от зноя улицам на аудиенцию к шаху Гуссейну или на встречу с визирем и фаворитом шаха Эхтимат-Девлетом, ему казалось, что Исфагань — город мёртвых.

Только по вечерам, когда жара несколько спадала, столица Персии оживала: начинал шуметь огромный базар, открывали свои лавчонки купцы в караван-сараях, и в жилище Волынского, обнесённое высокой стеной, по которой разгуливала стража, и тем скорее походившее на тюремное узилище, а не на резиденцию полномочного российского посла, долетали звонкие голоса уличных разносчиков.

Но как раз вечером Волынскому и его товарищам по посольству, думному дворянину Андрею Лопухину и англичанину на русской службе Джону Белю, запрещали покидать здание посольства. На все укоры Волынского первый министр шаха Эхтимат-Девлет только покачивал головой, выкатывал на посла свои коричневые бараньи глаза, и не говорил, а словно блеял: «Нельзя! Никак нельзя!» — и боле ничего не объяснял.

Впрочем, Артемий Петрович через купцов-армян из Джульфы — пригорода Исфагани — уже знал, чем вызвана перемена в отношении персов к русскому посольству.

Ведь поначалу, когда после трудного путешествия через прикаспийские степи и горы Кавказа, Ардебиль и Ребриз, посольство добралось-таки до логова персидского льва, встретили его здесь очень приветливо. Русского росла со всей свитой разместили в загородном дворце одного из вельмож, стоявшем на высоком холме в окружении пышного сада, разрешали свободно ездить и ходить по всему городу и его окрестностям. Первым детдом, пользуясь этой свободой, Артемий Петрович посетил купцов-армян из Джульфы, давно создавших целую компанию для торговли с Москвой. Договоры о торговле с армянской компанией подписал ещё царь Алексей Михайлович в 1667 и 1673 годах. И по тем договорам купцы-армяне получили разные великие пошлинные льготы с условием везти шёлк-сырец в Европу не через владения турецкого султана, а по Волге. Однако, хотя договорам уже скоро полувек как минет, армянские купцы по-прежнему предпочитали наезженный путь через Алеппо в Смирну, а в Россию везли шёлку самое малое число вьюков.

Среди многих царских наказов, данных Артемию Петровичу, был наиглавнейший: повернуть торговлю шёлком на север, тем более что ныне, когда Россия стала на Балтике твёрдой ногой, товары с Волги в Европу можно было доставлять морем не через далёкий Архангельск, а прямо через Санкт-Петербург. И Артемий Петрович навещал Джульфу, пожалуй, чаще, чем дворец самого шаха. Речь в Джульфе и впрямь шла о самой великой на Востоке торговле. Ещё по пути в Исфагань русскому послу, который отличался большой любознательностью, стало известно, что из одной прикаспийской провинции Гилянь караваны верблюдов ежегодно доставляют в турецкую Смирну девять тысяч вьюков шёлка. А в каждом том вьюке было до девяти пудов шёлка-сырца, ценой девяносто рублей за пуд. Вот и выводило, подсчитал Волынский, что из одой Гиляни уходило шёлка более чем на семь миллионов рублей золотом, немногим меньше, чем весь годовой доход царской казны. А ведь шёлк везли ещё и из других персидских владений — Ширвана и Мазандерана. Кроме того, через эти провинции шаха пролегал и Великий шёлковый путь из далёкого Китая. Дале путь шёл уже через владения турецкого султана на Алеппо и Смирну, и султан получал от того великие прибыли.

«А ведь самим купцам — прямая выгода, — размышлял Пётр, отправляя посольство Волынского в Исфагань, — теперь, когда закончен вышневолоцкий канал, соединивший Волгу с Балтикой, направить сей великий и денежный шёлковый путь на Санкт-Петербург! Скажи им, что из Невского парадиза при добром попутном ветре десять дней до Гамбурга, пятнадцать до Лондона и Амстердама. — Пётр показал на морской карте. — И никаких тебе на пути курдских разбойников, грабящих в горах купеческие караваны, ни турецких пашей, требующих бакшиш. Так и разъясни армянским купцам в Джульфе».

Артемий Петрович и сейчас помнил, как летала по карте трубочка Петра, уже, казалось, видевшего на берегах Невы суда с грузом шёлка.

Пётр давал своему послу напутственную аудиенцию в здании Адмиралтейства. В распахнутое окно долетал перестук кузнечных молотов, визг плотничьих пил, стук топоров. На стапелях готовились к скорому спуску сразу четыре линейных многопушечных корабля и два фрегата. И Артемию Петровичу эти бодрые звуки с огромной корабельной верфи, пожалуй, ещё более, нежели царский наказ, внушали веру, что ныне, после Гангутской виктории, когда Балтику очистили от шведских каперов, можно и впрямь повернуть на Север Великий шёлковый путь.