Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— И таким дуракам, как сей воевода, светлейший князь Меншиков протежирует! — громко возмутился царевич и твёрдо пообещал Корчмину: — О воеводиной глупости и ротозействе тотчас отпишу батюшке!

Но Корчмин вдруг замахал на него руками:

— Ни-ни! Ведь батюшку-государя я не хуже тебя, царевич, знаю! Взбесится и сам сюда за сотни вёрст прискачет — и пошла гулять дубинка по спинам! И добро бы дубинкой всё кончилось! Глянь, и виселицу у пролома поставит! На одной верёвке воевода будет болтаться, на другой — комендант! А ведь люди почтенные. Они не из злого умысла, а из невежества своего вздумали брёвнами стену подпереть. Так что, будь добр, государь-царевич, отца не огорчай, а прикажи, дабы из Санкт-Петербурга прислали водяные насосы. Мне ведомо, что генерал-адмирал Апраксин из Голландии их получил, дабы воду из трюмов судов откачивать!

Алексей хотя и недолюбливал Апраксина, но обещал всё же в Петербург отписать. А Корчмин потянул его дальше, взглянуть, как ставят пушки на подновлённых болверках и бастионах, которыми новгородский кремль-детинец, по приказу Петра, был окружён сразу после нарвской конфузии, когда ждали в Новгород шведов. Из-за частых дождей многие болверки и бастионы ныне осели, и нужно было поднять их, а иные и возродить заново. Работы здесь было непочатый край, в чём оба и убедились, обойдя всю фортецию.

Лишь к вечеру, перепачканный землёй и болотной жижей, что скопилась во рву (смотрели там дренажные работы), царевич явился в патриаршие палаты.

Архиепископ Иов, маленький сухонький старичок, встретил его ласково, как честного труженика:

— Заработался, чай, государь-царевич, сил своих не щадишь! — Он истово перекрестил склонённую голову Алексея. И заметил с лаской: — Ишь как бес Васька тебя по земляным работам затаскал! Ну да ничего, пойдём сейчас в баньку — отдохнём от трудов праведных!

Банька архиепископа у Мячинских озёр была уже натоплена: густо пахло квасом (его плескали на раскалённые камни) и липовыми досками, из которых были сбиты скамьи и полоки.

Дюжий монах не жалел ни кваса, ни веников, а сухонькому Иову и пар нипочём, всё взывал с верхнего полока:

— Поддай ещё парку, любезный, да кваску, кваску плесни.

Царевич уже отдыхал в прохладе чистого предбанника, попивая крепкий монастырский мёд, а старец всё ещё нежился в мыльне.

Вышел наконец, сияющий, довольный, лысина весело розовела меж седых кудрей. Сел рядом с Алексеем, отпил медку, спросил сочувственно:

— Полегчало, чать?

— Полегчало, отче! — Алексей признательно улыбнулся старцу.

— Вот и хорошо, после трудового дня-то! — ласково заметил Иов и добавил: — Вот и батюшку твоего, великого труженика, я в эту баньку водил. Как раз это после нарвской конфузии было. У государя щека дёргалась, руки тряслись. А после баньки сразу полегчало — отошёл государь, помягчел. Самое это лучшее лекарство у нашего народа — крепкая банька!

— А о чём вы толковали тогда с батюшкой, после Нарвы? — полюбопытствовал царевич.

— Да о разном! Я даже речь о мире с Каролусом шведским повёл, но куда там! Есть в твоём отце сила великая и дух отважный — идёт своим путём и не сворачивает. Таких мужей Бог редко России посылает! — Иов снова глянул на царевича и спросил тихо: — Ну а ты-то сам как с ним ладишь?

— Да вот впервой важное дело доверил: провиант собирать, рекрутов смотреть, фортеции приграничные крепить! — с невольной гордостью ответил царевич.

— Вот и славно, что с отцом ладишь! — успокоился Иов. — Пока наверху согласие — и смута не страшна! А приграничье крепить — самое нужное дело, когда опять шведа ждём-поджидаем!

— Да мне батюшка не токмо приграничье, он мне и Москву крепить доверил! — вырвалось у Алексея.

Иов встал, ещё раз перекрестил юношу, сказал просто:

— Сие — добрый знак! Значит, в самую страшную годину доверяет монарх сыну блюсти столицу! Верит в тебя! Единством силён род Романовых!

Через день, осмотрев устроенный Иовом первый в России гошпиталь для увечных воинов и недавно открытую парусную мануфактуру и оставив Корчмина чинить стену детинца, а Корнева поставлять в армию рекрутов, царевич поспешил в Москву. «Доверяет столицу — сие добрый знак!» — вспоминал он по дороге слова Иова, на душе было светло.

Отправив большую часть рекрутов в войска, Роман с двумя сотнями новобранцев, которых отобрал сам, и десятком старослужилых сержантов, перешедших вместе с ним из сводного новгородского полка, остался в Новгороде, ожидая, когда Ренцель приведёт из Санкт-Петербурга полк невских драгун.

Роман и его дядька-пестун, старый вахмистр Кирилыч, разместили новый эскадрон на широком подворье Юрьева монастыря. Отец игумен был рад такому соседству, поелику полевые работы были в полном разгаре, а ратники — мужики, труженики добрые, да и стоила их работа копейки, — за харчи работали.

Роман не возражал, когда Кирилыч и монастырский отец эконом договорились посылать каждый день по половине команды рекрутов собирать урожай на монастырских полях, да и как он мог возражать, ежели казённый провиант ещё где-то шёл в эскадрон из Петербурга. А здесь монахи кров дали и кормили солдат отменно.

Роман рекрутами был доволен. Отобрал он в Новгороде крепких молодцов, да из ямщицких сел под Валдаем Кирилыч привёл добрых конников, привычных к лошадям сызмальства. К тому же парни были сметливые — ведь на землях бывшего Господина Великого Новгорода не одни горожане, но и многие простые мужики грамоту ведали. Обучать их «сену-соломе» было ни к чему. Уже через неделю все маршировали исправно. Так что у Романа и у его верного вахмистра Кирилыча скоро оказалось немало свободного времени. Можно было навестить и своих родичей в Новгороде. У Кирилыча, правда, там никого не осталось, но он так долго жил с мальцами Ромкой и Никиткой у покойного деда Изота, что семью Корневых почитал родной семьёй, а самого себя как бы дядькой для молодых офицеров-братцев. Потому и обрадовался, когда Роман как-то бросил:

— А что, Кирилыч, не навестить ли нам тётку Глафиру, не повидать ли дедушкин дом?

Сказано — сделано, и через час уже и Роман, и его наперсник сидели в лодке.

— Благодать-то какая, простор дивный! — не удержал Роман своё восхищение, показывая на бескрайние заливные луга на другой стороне Волхова, протянувшиеся до самого Ильменя.

— Простор наш, новгородский, эвон и Спас на Нередице уже выглядывает! — кивнул головой Кирилыч и, обращаясь к гребцам-рекрутам, приказал: — Греби, Циклоп, прямо греби! Вниз-то по реке легко идти!

А Роман вспоминал, как сидели они три года назад с братом Никиткой и всё тем же Кирилычем, после нечаянной смерти деда Изота, у той же самой Нередицы, варили уху и обдумывали свою дальнейшую судьбу. И позвала их тогда кавалерийская труба, прозвучавшая с Синего луга, где остановился драгунский полк, в дальний поход.