Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— Никита! — Через минуту двоюродные братья уже крепко обнялись друг с другом.

Когда закончились первые расспросы, Никита предложил:

— Вот что, братец! Коли персона моя сбежала, а тебе всё одно за лекарствами для раненых в Петербург путь править, едем ко мне гостевать. Недавно я от государя домишко под мастерскую в Адмиралтейской части в презент получил, вот и справим новоселье! Да и Романа пригласим — он из своих заграничных вояжей тоже вернулся.

О том, что презент ему сделал не царь, а государыня Екатерина Алексеевна, взяв с него твёрдое слово жениться на её камер-фрау, известной вертихвостке Лизке Маменс, художник умолчал. Впрочем, знать сие Алексашке было и ни к чему.

После нечаянной гибели Карла XII и казни его первого министра Генриха Герца переговоры на Аландах зашли в тупик. Ни новая королева Ульрика-Элеонора, ни её супруг, главнокомандующий шведской армией принц Гессен-Кассельский, и слышать не желали об уступке русским Лифляндии. Более того, они требовали возврата и Выборга, и Кексгольма, и Ревеля, словно со смертью короля одержали славную викторию. Над Аландами задули крепкие противные ветры. В таких обстоятельствах Пётр приказал Остерману отправиться в Стокгольм и предъявить шведам окончательные «Кондиции», которых Россия могла бы заключить мир со шведами. Поскольку по этим условиям Пётр возвращал Швеции только Финляндию, но оставлял за собой Выборг и Ижорскую землю, Эстляндию и Лифляндию, то шведская королева гордо отклонила «Кондиции». Нежданную отвагу и авантажность Ульрики-Элеоноры Остерман справедливо усматривал в упованиях шведов на английский флот, который, по слухам, уже снаряжался для похода на Балтику.

Пётр опередил англичан. Как только Остерман привёз гордый шведский отказ от «Кондиций», царь приказал генерал-адмиралу Апраксину выйти со всем галерным флотом на прямые подступы к Стокгольму.

Линейной эскадры шведов Апраксин мог более не опасаться. После славной виктории Наума Сенявина у острова Эзель шведский флот поспешил укрыться на базе в Карлскроне на юге Швеции и здесь поджидал английский сикурс. И у Гангута на сей раз русские галеры встретил не шведский, а русский линейный флот, приведённый Петром из Ревеля.

— Глянь, Фёдор Матвеевич, какую я тебе на подмогу силищу привёл! — С высоты капитанского мостика горделиво показал на шедшую в кильватер за флагманом эскадру в двадцать вымпелов. — Одних пушек на линейных судах более тысячи двухсот, да и захватит на самый дальний поход по Балтике.

— Жаль, не было у нас такой эскадры под Гангутом пять лет назад! — вырвалось у генерал-адмирала. — Как знать, тогда мы, может, не токмо одного Эреншильда, а самого шведского командующего, адмирала Ватранга в полон бы взяли?!

— Нам ныне потребно не шведских адмиралов в полон брать, а принудить шведов к доброму миру! — напутствовал Пётр своего генерал-адмирала.

Фёдор Матвеевич только прищурился, осматривая свою огромную галерную флотилию. Сказал презрительно:

— Что ж, ежели неприятель упорствует и на мир не согласен, возьмём его на абордаж. Глядишь, и шведская шея гнуться станет! У меня, Пётр Алексеевич, на ста двадцати скампавеях одного десанта двадцать шесть тысяч, так что пошумим вокруг Стокгольма изрядно!

Апраксин сдержал своё слово: один десант под командой генерала Ласси двинулся к шведской столице с севера, другой наступал юго-восточнее Норчёпинга. Шведские драгуны бежали из Норчёпинга, не приняв баталии. Преследовал их всего один русский эскадрон да отряд казаков — на галерах русские не могли перевезти лошадей.

После бегства шведов десант Апраксина разорил все военные и железоделательные заводы в окрестностях Норчёпинга, города, бывшего тогда вторым по величине в Швеции. Одних чугунных пушек взяли здесь в трофей более трёхсот. После этого эскадра генерал-адмирала вышла на фарватер Стекзунд, идущий к гавани Стокгольма. Здесь Апраксин высадил сразу два десанта. Один отряд под командой князя Барятинского пошёл по левому берегу фарватера, другой во главе с полковником Стрекаловым двинулся по правобережью.

Путь на Стокгольм Барятинскому преградил сам шведский главнокомандующий принц Гессен-Кассельский.

У принца Фридриха превосходство в силах было полное: четыре батальона пехоты и шесть эскадронов конницы супротив трёх батальонов и горстки конницы у Барятинского.

Роман сам напросился в поход, хотя и ныло иногда левое плечо от той предательской пульки, которую он получил в австрийском Тироле. Под его командой был сейчас сводный эскадрон драгун-новгородцев да сотня донских казаков — вся конная рать Барятинского.

— Ничтожные силы! Ведь у шведов, почитай, шесть-семь эскадронов конницы, а у меня, хотя солдаты и добрые, отобраны один к одному, да кони случайные! Ведь свои-то остались на том берегу Балтики, а здесь драгуны и казаки сели на случайных крестьянских лошадок. На них только пахать можно, а не в конном строю биться! — жаловался Роман верному Кирилычу, который снова отправился в поход добывать офицерский чин, утраченный им из-за природной слабости к зелёному амию.

— Ну вам-то, господин полковник, грех жаловаться, я вам из баронской усадьбы эвон какого арабского скакуна привёл! — Кирилыч гудел как иерихонская труба.

«Дядька краснолиц, могуч, даже тяжеловес-першерон под ним вперепляс ходит! — Роман невольно залюбовался своим вахмистром». Разве дать ему сейчас пятьдесят? Да Кирилыч перед баталией сразу сбрасывает с плеч десяток-другой!»

В это время грохнули шведские пушки и выстроенные в две линии неприятельская пехота двинулась на холмы, занятые русскими. На флангах помчались в атаку железные шведские рейтары.

— Сей принц наступает по всем правилам европейской тактики! — Барятинский, молодой ещё, но безмерна переучившийся в Пруссии генерал, с тревогой наблюдал за синей волной шведских шеренг. — Идут ровно, словно на Потсдамском плацу! — волновался он. — Гляньте, полковник, как блюдут интервалы. Боюсь, сомнут они моё разношёрстное воинство. Да и пушек у меня всего две супротив девяти шведских.

— Подумаешь, интервалы! В баталии не на плац-параде, здесь отвага и мужество потребны, а их моим гренадерам не занимать! Ведь в поиск-то вызвались охотники из каждого полка, все, почитай, прошли огонь и воду. А у шведов кто? Молокососы из самых зелёных рекрутов! — Полковник Бартенев, недавно вернувшийся Встрой после ранения, невозмутимо покуривал трубочку. Затем выбил из неё пепел и спросил, как бы невзначай: — Прикажете начинать?

Барятинский сухо кивнул головой.

Полковник с нежданной для его возраста лихостью вскочил на коня, выехал вперёд гренадер и поднял шпагу — тотчас по этому сигналу русские пушки ударили картечью по рейтарам. А Бартенев крикнул барабанщикам: «Бить атаку! С Богом, ребята, в штыки!»