Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Ну да, — произнёс Тамерлан. — Ты ведь пишешь против меня какую-то там книгу, не так ли?

— Я?.. Книгу?.. Не понимаю, хазрет!..

— Ну, какую-то там правду обо мне, какой я страшный злодей, как я строил башни из человеческих голов. Я ведь люблю необычную архитектуру. Но писать об этом лучше не надо, ибо описание преступления есть повторение этого самого преступления. Недаром я удалил от себя Гайасаддина после того, как он описал казнь тех ста тысяч индусов, которым я приказал отрубить головы. Не пиши о страшном, Искендер, пиши только о том, что благородно и красиво.

Мирза готов был лишиться чувств. Если бы не похмелье, ему было бы несколько легче.

— Ты так побледнел, мой золотой калям, — ласково улыбнулся Тамерлан своему секретарю. — Не обращай внимания на мою болтовню. Проклятый азербайджанец испортил мне с утра настроение.

— Уж не Сулейманбек ли? — как можно ровнее выдавил из себя мирза Искендер. Какая-то глупая ниточка надежды всё-таки ещё звенела в его оглушённой голове.

— Он самый, — ответил Тамерлан. — Напросился ко мне, когда я ещё только умывался, вошёл и начал заушничать на тебя. Якобы ты вчера рассказывал ему о какой-то книге, которую пишешь обо мне. Я посмеялся и, чтобы его утешить, отправил людей с обыском. Если они ничего не найдут, а ведь они не найдут, придётся отрезать азербайджанцу язык, чтоб не сплетничал.

«Не найдут, — лихорадочно думал Искендер. — Про волшебные чернила я, кажется, ни слова не сказал подлецу Сулейманбеку».

— Признайся, зачем ты говорил ему вчера всю ту чушь, о которой он мне понарассказал? — спросил Тамерлан, глядя прямо в глаза Искендеру. Голос его был в точности таким же, как во сне, когда он спрашивал: «Почему ты боишься меня, урус? Не бойся меня живого, бойся мёртвого!» Может быть, это какая-то игра?

Искендер вдруг напрягся, собрал остатки самообладания и сказал:

— Не обращайте внимания, хазрет. Глупый пьяный разговор. Я говорил одно, дурак Сулейманбек — другое. Лишнее доказательство, что нельзя шутить с дураками, в особенности с пьяными. Да и вообще, мало кто в мире понимает хороший юмор. Лучше скажите, почему вы решили перебраться из Баги-Нау в Баги-Дилгуш? Если честно.

— Если честно, — вздохнул Тамерлан и поманил Искендера, чтобы сказать ему на ухо: — Если честно, то я опять увидел тот сон. Я уж думал, вино излечило меня от него, и вот сегодня — опять.

— Но ведь в Баги-Дилгуше он вам тоже снился, хазрет, — напомнил мирза.

— Разве? — задумался Тамерлан. — А по-моему, там не снился… Или снился?.. Ну, не знаю. Почему-то мне захотелось туда. А знаешь что? Я расположен к тому, чтобы немного подиктовать. Как раз покуда управятся с приготовлениями к отправке, возвратятся те, кого я послал обыскивать тебя. Ты уж извини… А тогда отрежем азербайджанцу его гнилой язык и отправимся в Баги-Дилгуш. Ты завтракал?

— Нет, и пока не хочу.

— Готов записывать?

— Конечно, хазрет! Кто я такой, чтобы вы спрашивали у меня! Я в любую минуту готов хоть со скалы в пропасть кинуться по вашему приказанию.

— Ладно, ладно, ты не ассасинский фидаин, а я не какой-нибудь там шах-аль-джабаль. Эй, тащите сюда письменные принадлежности мирзы Искендера.

Через пять минут мирза уже сидел над бумагами, держа в руке остро отточенный калям, а Тамерлан, расположившись поудобнее и попивая ледяной кумыс, мысленно возвращался к годам своей юности.

— На чём мы там закончили в последний раз?

«В последний раз», — эхом отозвалось в душе у мирзы Искендера. Быть может, это всё теперь в последний раз и Тамерлан просто играется с ним, как кот с мышкой? Он вздохнул и ответил:

— В последний раз вы диктовали мне три дня назад в Баги-Чинаране. Мы тогда совсем чуть-чуть продвинулись и остановились на том, как войска Токлук Тимура и Ильяс-Ходжи, двигаясь против вас, овладели областями Термеза и Балха, а местное население переправилось через Джайхун и встало под вашу защиту. И вот: «Через три дня утром три эмира Ильяс-Ходжи с шестью тысячами всадников остановились на противоположном берегу Джайхуна, изготовившись напасть на нас. Только река была меж ними и нами».

— Складно написано, — похвалил Тамерлан. — Дальше было так. Я позвал одного моего багатура по имени Тимур-Ходжа и отправил его послом к моим врагам. Я поручил его убедить их, что нельзя жить по волчьим законам вражды и ненависти, что люди должны возлюбить друг друга и потому враги наши должны отказаться от враждебных действий против нас. Короче, давай напишем даже примерный текст моего послания. Итак: «Все люди, населяющие землю, составляют как бы одно неделимое целое. Если кто-то нападает на кого-то и начинает враждовать с ним, воевать, сражаться, то это равносильно тому, как если бы один человек принялся бы вдруг рубить мечом или саблей свои собственные руки и ноги. Из сего следует, что любая война есть глупость и бедствие. Она не нужна, и значит, нам следует помириться и прекратить враждебные действия друг против друга».

Тамерлан продолжал диктовать о том, как злодеи разрушили его миротворческую деятельность и, как он ни боролся за мир, они хотели войны. Пришлось воевать, рискуя жизнью, и малым, слабым ополченьицем громить несметные полчища негодяев. Искендер работал с увлечением. Письмо доставляло ему немыслимое наслаждение, никогда ещё диковатая чагатайская вязь не казалась ему столь прекрасной. Вот-вот должны были войти люди с его русской рукописью. Он так и видел их. Они уже успели подержать страницы над огнём, и им оставалось только сделать перевод с русского на чагатайский. Что будет с Истадой? Что будет с маленьким сыном?! Какая судьба ждёт их после того, как его казнят?.. А как, интересно, казнят его?.. Не повесят, это точно. Вешают только высокопоставленных чагатаев. Хорошо ещё, если просто отрубят голову на площади! На миру и смерть красна. Тамерлан может приказать содрать кожу и на этой коже написать какое-нибудь сочинение…

— Люди, преданные мне всем сердцем, пришли ко мне с поздравлениями. Победа и впрямь была блестящей, тут уж нечего возразить, — продолжал диктовать великий эмир.

Время тянулось медленно. Искендер сходил с ума от красоты рисуемых им букв, от страшных мыслей о жене и сыне, о собственной участи. Наконец, когда Тамерлан дошёл до того, как у него созрело намерение отнять у ханов Джете все города Турана, вошёл слуга и сообщил, что явились посланные. Затем по сигналу Тамерлана в шатёр вошёл юзбаши, лицо которого было знакомо Искендеру, а имени его он не знал.

— И вот, когда мне исполнилось тридцать шесть лет, я отправился в местность Джилан, — додиктовывал Тамерлан, кивнув вошедшему, — взял с собой главного своего эмира с воинами и двинулся в местность Кульмак, где и сделал остановку. И мы тут тоже сделаем остановку. Ну что, Ослан?