Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Драться? Извольте, я готов! — кипятился дон Гомес. — Мне, правда, кажется, что из-за такого пустяка…

— Трус! — выпалил в лицо дона Гомеса дон Гонсалес.

— Что?! Я трус?! Вот моя шпага! Где мы будем сражаться?

— Прямо здесь и сейчас!

Уже нападая на своего внезапно приобретённого соперника, Клавихо подумал о том, что и впрямь, должно быть, слишком разгневался, будто речь шла о чести какой-нибудь очень благородной дамы, но было поздно — поединок начался и надо было драться.

Дон Гомес успешно отразил все атаки дона Гонсалеса и вскоре сам перешёл в нападение. Просторная комната Синего дворца превратилась в арену сражения. Кувшин с вином, разрубленный надвое нечаянным ударом клинка писателя, выплеснул на стол и на пол своё содержимое. Дон Альфонсо пытался урезонить дуэлянтов, взывая к их благоразумию и христианству. Наложницы пищали, разбежавшись по углам в неподдельном ужасе. Кровь брызнула из щеки дона Гонсалеса, пораненной мечом дона Гомеса. Неведомо, чем бы всё окончилось, если бы в эту минуту не прозвучала жёсткая команда:

— Немедленно прекратить!

Приказ был отдан столь строгим тоном, не терпящим возражений, что драчуны, тяжело дыша, опустили свои мечи и уставились на человека, произнёсшего эти слова по-испански. Пред ними стоял высокого роста чагатай богатырского телосложения с лошадиным лицом и свирепостью во взгляде. Он сказал:

— Меня зовут Карво-Туман Оглан. Я назначен новым послом великого Тамерлана к королю Кастилии. Я не терплю подобных шуток, а кроме того, я прислан сообщить вам, что мы немедленно выезжаем из Самарканда. Прошу вас скорее собираться в дорогу.

— Что всё это значит? — спросил дон Альфонсо. — Где Мухаммед Аль-Кааги? Почему такая спешка?

— Мухаммед оказался предателем, — отвечал Карво-Туман. — Его ищут, и как только найдут, он предстанет перед судом и будет обезглавлен.

— Какой ужас! — всплеснул руками магистр богословия. — Но мы не поедем, не повидав на прощанье сеньора Тамерлана.

— Вас никто и не спрашивает, хотите ли вы или не хотите ехать, — резко заявил Карво-Туман. — Это приказ самого сеньора Тамерлана, который повелевает вам немедленно покинуть пределы нашей столицы. Ясно?

— Насколько мне известно, — вступил тут в спор дон Гомес, — сеньор Тамерлан тяжело болен…

— Это вас не касается! — перебил его Карво-Туман.

— Ошибаетесь! Касается! — рявкнул дон Гомес, и стало очевидно, что сейчас одна дуэль перерастёт в другую.

— Простите, уважаемый Карво-Туман Улглан, — вмешался писатель короля Энрике, неправильно произнося часть имени этого несимпатичного человека, которого никак нельзя было сравнить с почтительным Мухаммедом Аль-Кааги, — но дон Гомес прав. Болезнь вашего государя нас очень касается. Сеньор Тамерлан был столь любезен с нами, что мы не имеем никакого права покинуть его столицу в то время, как он болен. Это было бы невежливо, непочтительно. Мы обязаны дождаться либо его выздоровления, либо, простите, кончины, дабы засвидетельствовать свою скорбь на похоронах и поминальной тризне.

— Мало вы выпили вина и съели всякой всячины на прошедших празднествах?.. — злобно сощурился Карво-Туман. — Но, впрочем, ладно, я передам государю ваши слова. Однако всё же готовьтесь. Вероятнее всего, я вновь получу приказание сопровождать вас немедленно из Самарканда ко двору короля Энрике.

— Тем более вам следовало бы вести себя повежливее, коль собираетесь ехать вместе с нами в наше королевство! — произнёс дон Гомес де Саласар весьма грозным тоном.

Карво-Туман коротко поклонился и исчез.

— Что всё это значит, как вы думаете? — спросил дон Альфонсо у своих соплеменников.

— Думаю, их просто разозлило исчезновение Мухаммеда, — сказал дон Гомес. — Гириджа разведала и рассказала мне, что он прихватил с собою одну из жён сеньора Тамерлана. Ещё бы ему после этого не рассердиться! Вон дон Гонсалес налетел на меня, как разъярённый лев, а я-то всего лишь пару раз ущипнул его милашку Гульяли за смуглую щёчку. Что уж говорить о сеньоре Тамерлане, если, как уверяет Гириджа, у него жену умыкнули. А мы уж под одну гребёнку с нашим Мухаммедом попали, вот и всё.

— Достойно удивления, дон Гомес, как это вы столь быстро обучили свою наложницу испанскому языку, — проворчал дон Гонсалес.

— Ещё бы, я так часто использовал его, целуя мою миленькую, что она и освоила мой язык, а он у меня испанский, — пояснил дон Гомес. — Надеюсь, вы простили меня и не намерены продолжать поединок?

— Ошибаетесь. Намерен. Но не сейчас, — ответил писатель. — Боюсь, всё не так просто, как вы объясняете. Я подозреваю худшее. Возможно, сеньор Тамерлан скончался и нас выпроваживают отсюда поскорее, дабы мы не успели узнать о его кончине.

— Зачем же? — не понял дон Альфонсо.

— Пока не знаю, — сказал дон Гонсалес. — Они уже объявили войну Китаю…

— На которую я с величайшим бы удовольствием отправился, будь со мною не такие хлюпики, как вы, — сказал дон Гомес.

— Мне в голову пришла одна полубредовая идея, — продолжал дон Гонсалес. — Что, если чагатаи хотят вообще скрыть смерть своего владыки и идти на завоевание Китая, делая вид, будто Тамерлан жив и ведёт их?..

— Думаю, это маловероятно, — пробормотал магистр богословия.

— А мне эта мысль по нраву! — гоготнул личный гвардеец короля Энрике.

Посланцы с далёкого острова франков, который и впрямь существует, да только не в Испании, а во Франции, продолжали обсуждать создавшееся положение и выдвигать различные домыслы. Во время их беседы хиндустанка Гириджа забралась на колени к сидящему в кресле дону Гомесу и, обняв его, горько заплакала. Стали выяснять, в чём дело, и она на весьма приблизительном испанском языке объяснила, что чувствует очень скорое расставание.

— Нас не буль скоро вместе, — говорила она сквозь слёзы. — Нас возвращолься для Тамерленг — Гириджа, Афсанэ, Гульяли, Дита. Вас возвращолься для эмир Энрике — саньяр Гомес, саньяр Гонсале, саньяр Альфанса.

Вскоре и другие наложницы стали хныкать, поняв причину слёз Гириджи, и тогда дон Гомес сказал:

— Они чуют, наши бедные киски! Должно быть, нам и впрямь пора упаковывать свои пожитки и подарки.

— Я тоже такого мнения, — сказал дон Гонсалес.

— Что ж, пожалуй, и я, — горестно вздохнул дон Альфонсо, хотя он-то как раз должен был бы радоваться — ведь так стремился поскорее покинуть Самарканд и двинуться в обратный путь.

Когда Карво-Туман вновь появился, испанские послы уже вовсю отдавали своим слугам распоряжения о том, куда какие вещи складывать. А вещей у них оказалось немало. Одних только халатов самой искусной работы, подаренных Тамерланом, у каждого оказалось штук по двадцать, не говоря уж о прочих дарах щедрого измерителя вселенной. Увидев сборы, Карво-Туман извинился перед послами за то, что был с ними не вполне вежлив, после чего объявил: