Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

И неизвестность мучила. Сколько уж дней прошло, а его всё держат взаперти. Над Мухаммедом и Зумрад великий эмир мигом суд учинил, а опального мирзу держит и держит в зиндане. Может быть, забыл? Вряд ли. Слишком много мирза Искендер значил для Тамерлана в последнее время. Можно сказать, молодость ему вернул. А что, если он опять помер, а ни Халиль-Султану, ни кому другому и дела нет до узника?

Он пытался сосчитать, сколько же дней сошло в небытие с тех пор, как его заточили здесь, но это было всё равно что в кромешной мгле пытаться вспомнить, сколько ступенек лестницы ты прошёл — двадцать? тридцать? или все сорок? а то и пятьдесят?

Хорошо помнился первый день, как он ждал, что вот-вот его вытащат отсюда и повлекут на разбирательство. Сколько мыслей тогда было продумано! А молитв — ни одной. Зато с каждым новым днём мыслей становилось всё больше, а желание молиться всё возрастало и возрастало.

— Какое сегодня число? — спрашивал он всякий раз, когда появлялась рука, швыряющая лепёшки и меняющая кувшины. И каждый день ответом было молчание. Однажды всё же ответ последовал:

— Тебе знать не положено.

Но на другой день он снова спросил, и каждый день спрашивал, покуда не услышал снисходительно брошенное:

— Первое.

— Первое? Какого месяца? Раби ал-ахира? [189] Первое… раби ал-ахира… — В 1404 году первое раби ал-ахира соответствовало 3 декабря. Эй! Какого месяца?

Но на большую снисходительность рассчитывать не приходилось. Дверь закрылась, звякнул замок.

Он стал мучительно соображать. Так, его бросили сюда двадцатого числа. Если сегодня первое раби ал-ахира, то значит, он провёл здесь всего одиннадцать дней, а это вроде маловато. Не может быть, что всего каких-то неполных две недели! Больше! А если сегодня первое раджаба, то он тут сидит сорок два дня? Это много. К тому же на первое раджаба назначено начало похода в Китай. Неужели Тамерлан отправится на войну, так и не вспомнив о своём летописце и о его крамольной книге? Это маловероятно. Значит, остаётся полагать, что сегодня первое раби ал-ахира. А если перевести это на нынешние солнечные, то бишь наши, православные дни? И снова он стал мучиться, на сей раз пытаясь определить, какое же сегодня ноября или декабря, если охранник не наврал и действительно исполнилось первое раби ал-ахира.

Он вдруг испугался, что пропустит Рождество Христово, и всё же сосчитал, какое нынче число по православному календарю, хотя и предполагал, что мог ошибиться на день или два, не больше. Он стал делать пометки на стене, отмечая дни, но всё его днеисчисление рухнуло, когда на пятый день он спросил у охранника:

— Какое сегодня число?

— Двадцать пятое, — ответил охранник невозмутимо, и тогда Искендер понял, что это животное просто не знает ни чисел, ни месяцев. Хорошо, что хоть знает цифры один и двадцать пять и образуемые от них числительные!

И снова шли дни, и дни, и дни…

И вот однажды дверь темницы широко распахнулась, но лепёшки не влетели внутрь, а на пороге стоял старый знакомый Искендера, юзбаши Ослан, один из сотников личной гвардии Тамерлана. Он с брезгливостью посмотрел на Искендера и сказал:

— Вылезай! Хватит тут сидеть!

Щурясь от непривычно сильного света, мирза Искендер пошёл впереди Ослана, которому явно не нравился гнилой запах, распространяемый прокисшим от сырости чекменём узника.

— За сколько же дней ты так провонял, приятель? — спросил он наконец.

— А какое сегодня число? — произнёс мирза Искендер фразу, ставшую давно привычной в общении его с внешним миром.

— Двадцать первое, — ответил Ослан.

— Раби ал-ахира?

— Ну, не раджаба же!

— В таком случае… Сейчас сосчитаю. В таком случае я провёл там тридцать пять дней.

— Всего-то? А воняешь так, будто гнил там полгода. Интересно, а за полгода во что бы превратилась твоя одежда?

— За полгода на мне мясо сгнило бы до костей, — зло ответил Искендер. — Посмотри на мои язвы!

— Иди, не останавливайся. — Ослан ткнул его в спину концом палицы. — Сейчас помоешься и переоденешься.

«Напоследок!» — подумал Искендер с горькой усмешкой.

— Что с моей семьёй? — спросил он.

— Всё в порядке. Живы и здоровы.

— А как здоровье убежища вселенной?

— Мог бы спросить об этом в первую очередь!

— Значит, Султан-Джамшид тоже жив и здоров.

— Почему ты так решил? — удивился Ослан.

— В противном случае тебе было бы наплевать, в первую я очередь спрашиваю о нём или в последнюю, — пояснил мирза.

— Не понимаю.

— И не надо. Не напрягай мозг, это вредно.

Юзбаши привёл его во дворец, и они направились туда, где до заточения жил с семьёй Искендер. Когда живая и здоровая Истадой бросилась ему на шею, не обращая внимания на гнилой запах и гнойные язвы, Искендер страшно удивился и лишь потом обрадовался:

— С тобой всё в порядке? А с малышом?

— Да! Да! Мы жили вполне как прежде, только без тебя. Нас никто не обижал, нам давали еду. Но на все мои расспросы, где ты и можно ли тебя увидеть, отвечали: «Нельзя. И знать, где ваш муж, тоже нельзя». Ой, какие ужасные язвы! Боже, как ты истощал!

— Это ничего. Главное, что с вами всё в порядке. Где Малик? Я хочу его видеть!

— Ты как-то странно стал произносить слова.

— Разучился говорить правильно по-чагатайски.

— Тебя держали больше месяца!

Переодетый после бани, Искендер был доставлен к Тамерлану. Его даже оглядел лекарь, мавлоно Сабир Лари Каддах, и сдобрил его гнойники какой-то целебной мазью.

Войдя в комнату, где находился Тамерлан, Искендер прежде всего обратил внимание на необычно крупного и белого сапсана, которого можно было бы принять за кречета, если бы не чёткие чёрные «усы» под глазами.

Птица сидела на плече у обладателя счастливой звезды и при виде Искендера хищно распахнула клюв, словно желая напасть. Только после этого мирза разглядел своего хазрета и заметил, что тот выглядит довольно бодро, будто не он это лежал сорок дней назад мёртвым трупом, не его почитали трупом живым, когда он вдруг воскрес.

— Приветствую вас, о величайший повелитель вселенной! — произнёс Искендер и низко поклонился.

— А, Искендер, — сверкнул глазами Тамерлан. — Рад видеть тебя. Соскучился. Присаживайся.

Покуда Искендер усаживался, Тамерлан поиграл немного с сапсаном, затем продолжил разговор:

— Помнится, ты как-то признался мне, что ни разу не сидел в зиндане. Как видишь, я предоставил тебе такую возможность.

— Я всей душой благодарен хазрету и готов сидеть там столько, сколько «меч справедливости» укажет, — коротко поклонившись, ответил Искендер.

— Узнаю твою замечательную учтивость, — сказал Тамерлан. — К сожалению, до начала похода остаётся мало времени, всего одиннадцать дней, а то бы я с удовольствием подержал тебя ещё годик-другой в этом месте, подобном фирдаусу.