Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Вы правы, благородный Джавахиддин, — улыбнулся Маулана Задэ, — но Старца Горы монголы давно повесили за ноги, а его ассасинов [36] Ассасины — мистический орден в среде мусульманства, существовавший в XI—XIII веках в горах Персии и Ливана. Это была организация, наводившая ужас производимыми ею политическими убийствами на весь средневековый мир от Запада до Востока. Во главе её стоял шах-аль-джабаль (так называемый «Старец Горы»), Ассасины имели жёсткую иерархическую систему. В средние века был весьма популярен сюжет о том, как какой-нибудь европеец оказывался в гостях у шах-аль-джабаля, и подчинённые «старца горы», фидаины, по мановению руки своего господина безропотно прыгали в бездонную пропасть. рассеяли. Марабуты, весь их таинственный орден, дико ненавидят всех монголов, хоть чагатаев, хоть ордынцев, не будем же это ставить им в вину.

Абсолютное молчание было ответом на эти слова.

Пускай на тебя ополчатся великие мира князья,

Не унывай.

Пускай предадут тебя те, про кого ты сказал бы «друзья»,

Не унывай.

Пускай ты не видишь просвета в волнах бесконечного зла,

Не унывай!

И даже когда ты увидишь, что смерть за тобою пришла,

Не унывай!

Что может сниться человеку, лежащему на дне затхлой глиняной ямы, облепленному кровососущими паразитами и собственными испражнениями, потерявшему счёт погибшим друзьям и счёт дням, что может сниться такому человеку?

Тимуру снилась бабушка.

Они сидят рядом возле очага в полутёмной юрте, больше никого нет. Ни рядом, ни, кажется, во всём белом свете. Бабушка медленно и тщательно сшивает кожаной ниткой два куска овчины и ведёт рассказ. Голос у неё хрипловатый, мужской, но, несмотря на это, ласкающий детское сердце. Рассказ, это Тимур знает точно, касается его. Весь, от начала и до конца, посвящён ему. И это даже не рассказ, а длинное, подробное предсказание. По ходу этого рассказа о будущем Тимур то ужасается, то трепещет, то удивляется. Не может быть, чтобы именно ему досталась такая необычайная и возвышенная судьба. Да, именно она, бабушка, раньше всех, раньше шейха Шемс ад-Дин Кулара рассмотрела в своём внуке нечто необыкновенное. Раньше святого отшельника Амир Халала, раньше всех предсказателей и пророчиц.

Слушая её, маленький Тимур даёт себе слово запомнить всё, что услышит, он понимает, как это важно. Он даже знает, что уже неоднократно видел этот сон, знает, что, когда просыпался, в памяти не оставалось и следа от бабушкиных предсказаний. Только хрипловатый голос и ощущение тепла и любви, исходившие от бабушки.

Получится ли в этот раз?

Мальчик Тимур закрывает глаза, чтобы сладко заснуть там, в тёмной юрте далёкого детства. Эмир Тимур открыл их, чтобы, посмотрев вверх, увидеть над собой висящую в воздухе змею. Он среагировал мгновенно, вскочил на четвереньки и крикнул:

— Не спать!

Остальные приходили в себя медленно.

— Не спать, не спать! — кричал эмир, внимательно следя за тем, как истязатели, собравшиеся там, наверху, выдвигают шест с извивающейся на нём змеёй. Гюрза? Эфа? Гадюка? Им мало тарантулов и каракуртов, теперь они решили перейти с яда насекомых на змеиный яд!

И что они там ещё бормочут наверху?

Над краем ямы появилось несколько голов, и все вместе они истошно шептали:

— Тише, тише!

Шест со змеёй на конце стал опускаться в глубь ямы. Проснувшиеся арестанты повскакивали со своих мест и встали, прижавшись спинами к глиняным стенам.

Тимур внимательно следил за шестом и первый отметил, что змея не шевелится. Они что, решили забрасывать яму дохлыми змеями? И сразу вслед за этой мыслью его кольнула догадка — это не змея.

А сверху продолжали ползти голоса:

— Тише, тише!

«Так это карачак», — удивлённо и неуверенно подумал Тимур. Так называлось специальное тюремное устройство по добыванию из ямы заключённых, которые сами не в состоянии двигаться.

— Что вам надо? — негромко, но отчётливо спросил торчащие наверху головы Тимур.

— Опоясывайтесь, господин, опоясывайтесь! — последовал ответ.

Вскоре все семеро пленников, облачённые после купания в чистые халаты, ели чечевичную кашу с бараниной и запивали горячим чаем.

Хозяин юрты, небезызвестный Мубарек-бек, сидел во главе стола, но сам ничего не ел, а лишь посасывал мундштук кальяна. Ему было лет пятьдесят, у него был вид бывалого и даже свирепого человека. Красавцем его трудно было назвать — два рваных шрама, один на лбу, другой на щеке, обезобразили его лицо. Но не душу, о чём свидетельствовало то, что он был способен помнить сделанное ему добро.

Свойственно было ему и великодушие. Благодарность он испытывал только лишь по отношению к эмиру Хуссейну, а от ужасающего сидения в тюремной яме спас всех, кто там находился. Если освобождение Хуссейна Алибек мог понять и отчасти простить, то вызволением из неволи Тимура Мубарек-бек навлекал на себя не только бешеный гнев хозяина селения Махан, но и, возможно, месть всесильного чагатайского царевича.

Когда первый голод был утолён и недавние пленники осоловело развалились на чистых кошмах, Тимур задал великодушному спасителю мучивший его вопрос.

— Спрашиваешь, зачем я это сделал? — спокойно переспросил Мубарек-бек.

Лежавший рядом эмир Хуссейн удовлетворённо похлопал себя по вздувшемуся животу и засмеялся:

— Добро, надо делать добро, брат мой названый! Добро сделанное всегда к человеку возвращается.

Хозяин юрты провёл чёрным пальцем по шраму, рассекавшему щёку, а потом по второму, рассекавшему лоб.

— Не ищи объяснений глубоких и таинственных, такие поиски не рождают ничего, кроме недоверия.

Разумными показались Тимуру слова Мубарек-бека, и он в знак понимания и согласия склонил голову.

— Вы — враги Али-бека, Али-бек — мой враг, значит, вы — мои друзья. А иметь возможность выручить друзей из беды и не сделать этого... — Мубарек-бек сделал движение рукой, заканчивающее мысль. Потом он продолжил говорить. — Позволь мне дать тебе совет, — обратился он к Тимуру.

— Выслушаю со вниманием.

— Ты молод, но уже недоверчив. Прирастая годами, удержись от того, чтобы прирастать недоверием.

— Благодарю тебя, Мубарек-бек, и за спасение, и за совет. Скажу ещё вот что: сегодня мой дом — седло моего коня, но настанет время — и мой дом станет велик, и ты должен знать, что в этом доме ты будешь первый гость.

Пожилой туркмен совершенно серьёзно кивнул в знак согласия. Он и не подумал отнестись к самоуверенной речи молодого степняка как к пустой похвальбе.

Через два дня, когда пленники Али-бека несколько окрепли, Хуссейн и Тимур решили, что пора покинуть гостеприимный кров Мубарек-бека, по крайней мере для того, чтобы не навлечь на него гнев Ильяс-Ходжи и самим не подвергаться лишней опасности быть захваченными людьми царевича. Спаситель честно им сказал, что, если перед его становищем появится чагатайская конница, он не сможет их защитить и вынужден будет выдать.