Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

Тимур не сразу ответил на вопрос. Вернее сказать, он вообще на него не ответил, ибо спросил сам:

— Скажи, Хаджи Барлас, ты веришь, что, покинув тебя, я отправлюсь именно в Кеш, а не сбегу туда, где буду в полной безопасности?

Настало время бека помедлить с ответом. Наконец он выговорил, медленно, но твёрдо:

— Верю. И отпущу тебя. Но при условии, что ты объявишь мне свою цель: я не хочу быть соучастником безумного поступка.

— Аллах видит, я смел, но не безумен!

— Я знаю это, поэтому так настойчив в своих вопросах Что тебя заставляет вернуться, может быть, семья?

— Нет. Оба моих сына вместе с отцом и старшей сестрой Кутлуг Туркан-ага находятся в надёжном месте.

— Тогда я совсем ничего не понимаю. А ведь сказано: непонимание — мать раздражения и недоверия.

— Я хочу повидать своего духовного отца, шейха [9] Шейх (араб., букв. — старик,) — Титул правителей в арабских странах, глав религиозных мусульманских общин, старост деревень и селений в Средней Азии; в широком смысле — почтенный человек вообще. Шемс ад-Дина Кулара. Когда-то, очень давно, я вошёл к нему в дом, когда он со своими братьями дервишами [10] Дервиши — мусульманские монахи. Странствующие дервиши занимаются знахарством, гаданием, заклинаниями. предавался зикру [11] Зикр (букв. — созерцание) — ритуальное поминание Аллаха по особой формуле. . Я всегда был очень непоседливым ребёнком, но тут я не позволил себе ничего неподобающего и терпеливо выстоял до окончания обряда. Шейх и дервиши были тронуты моим благочестием и помолились за меня. Затем шейх перепоясал меня поясом, дал мне шапку и вручил коралловое кольцо с надписью: «Рости-расти», что означает: «Если будешь справедлив, то во всём встретишь удачу». Шейх ещё сказал мне, что из бывшего ему откровения он узнал, что уже родился человек, который станет наибом [12] Наиб (араб., букв. — заместитель,) — помощник, представитель духовного лица. Пророка. Никто не знает, кто он. Ещё шейх сказал: «Вера принадлежит пророку, вера есть город, вне которого некоторые произносят: «Нет божества, кроме Аллаха», другие, внутри его, говорят, что, кроме Аллаха, нет божества. Имя этого города Баб-ул-Абваб, и там жилище произносящего счастливые слова: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Бога».

Хаджи Барлас не был человеком слишком глубоко верующим и сверх меры богопослушным; кроме того, он переживал ныне пору не самую лучшую в своей жизни, поэтому в его сердце было место для ропота против излишне строгого к нему божества.

— Там, на севере, на нашей родине, сейчас горят селения и посевы. Пришельцы грабят дома тех, кто не успел скрыться, и убивают тех, у кого нечего взять. Простому человеку не под силу остановить то, что там происходит. Ты вообразил себя наибом Пророка и надеешься обрести высшую силу для борьбы с несправедливостью, да?

— Я не вижу твоего лица, Хаджи Барлас, но чувствую, что ты улыбаешься.

— Не сердись, я не хотел тебя оскорбить. Мне не нравится, что ты покидаешь меня в столь трудный час. И покидаешь по зову божества, которое столь несправедливо ко мне.

— Что мы знаем о справедливости или несправедливости, мы можем лишь говорить о вере и неверии.

— Ты рассуждаешь, как учёный улем. Не думал, что эта книжная премудрость так глубоко угнездилась в сердце охотника и воина.

— И снова я не отвечу на твои обидные слова. Ты думаешь, что ослабла тетива твоей судьбы, но то всего лишь ослабла струна твоей веры.

Хаджи Барлас, недовольно кряхтя, перевернулся с бока на бок, задел плечом камышовую стену, и на него градом хлынули невидимые насекомые. Бек выразил по этому поводу шумное неудовольствие. Кое-как устроившись в новом положении, он спросил:

— Ты ещё здесь, Тимур, сын Тарагая?

— Я жду твоего решения, Хаджи Барлас.

Выдерживая характер, бек ещё некоторое время помедлил, потом сказал:

— Мы ведь с тобой родственники, Тимур.

— Да. Отец говорил мне, что наш общий предок эмир Карачар стоял высоко при дворе Чагатая.

— Будь и ты высок, Тимур.

И вот, сказал Господь твой ангелам:

«Я установлю на земле наместника».

Они сказали: «Разве Ты установишь на

ней того, кто будет там производить

нечестие и проливать кровь, а мы

возносим Тебе хвалу и святим Тебя».

Он сказал: «Поистине, Я знаю то,

чего вы не знаете!»

Хаджи Барлас не любил Кеш и поэтому большую часть года проводил вне городских стен. Его ставка располагалась в нескольких фарасангах [13] Фарасанг — персидская мера длины, около 5 — 6 километров. от города, обычно в одной из излучин Кашкадарьи. Всё своё время барласский бек делил между войной и охотой. Вопросы градостроительства и торговли занимали его не очень. Так что к тем временам, о которых идёт речь, Кеш, крупный торговый и ремесленный центр, пришёл в запустение, арыки, снабжающие его водой, обмелели, большая часть садов зачахла. Правитель Чагатайского улуса Токлуг Тимур отлично был обо всём этом осведомлён и не слишком спешил сюда, уделяя прежде всего своё алчное внимание городам более богатым и цветущим.

Чем оборачивается внимание Токлуг Тимура, Тимур, сын Тарагая, увидел за время своего путешествия по Мавераннахру. Пепелища, кружащие вороны, страшные старухи, причитающие над трупами своих сыновей.

С молодым родственником барласского бека отправились всего четверо нукеров. Это были его товарищи по детским забавам, выросшие вместе с ним, вместе с ним научившиеся убивать и зверей и людей. Они доверяли ему безоговорочно, и он знал, что может доверять им. Мансур, Байсункар, Захир и Ханд ал молча скакали вслед за своим предводителем. Молча потому, что открывавшаяся их взору картина не нуждалась в долгих обсуждениях, всё и так было ясно. Можно было признать, что Хаджи Барлас, описывая положение дел в Междуречье, смотрел в мистическое зеркало.

Немного светлее стало на душе у пятёрки молодых батыров, когда они увидели минареты Кеша. Пламя нашествия не коснулось его домов.

К городу подъехали ранним утром, но Тимур, решив, что въезжать в Кеш без разведки опасно, отвёл свой маленький отряд в алычовую рощицу, росшую вдоль небольшого ручья.

Здесь дождались темноты. Когда небеса стали тёмно-синими, а над миром раскинулся гигантский звёздный шатёр, Тимур в сопровождении Байсункара, лучше всех знавшего расположение улиц в городе, отправился на свидание к Шемс ад-Дин Кулару, моля Аллаха о том, чтобы старик встретил его живым и невредимым.

Жизнь в городах того времени затихала рано. Стоило закатиться небесному светилу, как ремесленники запирали лавки, домовладельцы ворота, и на кривоватых и тёмных, как ущелья, улицах можно было встретить лишь бесчисленных кудлатых собак. Только стук колотушки городского обходчика да перекличка стражников на башнях полуразрушенной городской цитадели нарушала покой душной ночи. В этот раз, невзирая на поздний час, на улицах было ещё достаточно людно. На площадях горели костры, возле них стояли люди с копьями. В воздухе висело тревожное напряжение. Такое впечатление, что люди готовятся к нелюбимому празднику, к неприятному, но неизбежному событию.