Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— О благословении на борьбу с Токлуг Тимуром. Иначе я бы не посмел сюда явиться.

Шейх продолжал прохаживаться, волоча по камням и коврам, покрывающим камень, полы своего длинного стёганого халата.

— Твой меч удачлив, твой характер упорен, твой ум изощрён, но отчётливо ли видна в небесах вечности твоя звезда?

— Об этом я пришёл спросить вас, учитель. У меня есть вера в себя, но я не знаю, может быть, это лишь слепота моего духа, самонадеянность молодого барса, бросающегося на матерого буйвола.

Шейх остановился:

— Мне нужно помолиться. Ты будешь ждать меня здесь. Переверни эти часы. Когда песок в верхней чашке иссякнет, я дам тебе ответ.

И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их

оттуда, откуда они изгнали вас; ведь соблазн —

хуже, чем убиение! И не сражайтесь с ними

у запретной мечети, пока они не станут сражаться

там с вами. Если же они станут сражаться с вами,

то убивайте их: таково воздаяние неверных.

Сын не всегда бывает похож на отца.

В огромном шёлковом шатре посреди громадного военного становища, покрытого клубами пыли, наполненного ржанием лошадей, рёвом верблюдов, человеческой суетой, сидели на драгоценных иранских коврах два человека. Один был обширен, черноволос и благодушен, он с удовольствием поедал горячую жирную баранину, наваленную горой на серебряное блюдо грузинской работы. С не меньшим удовольствием прикладывался он к чаше, наполненной голубоватым пенистым кумысом. Уверенность в себе и довольство жизнью выражалось во всём его облике. Глаза были сладко зажмурены, а голый подбородок лоснился, как живот багдадской танцовщицы. Второй человек, расположившийся у горы раскалённой ароматной баранины, был худ и телом и ликом, и если бы не узкий разрез глаз, можно было бы усомниться, степняк ли он. Узкая пегая стариковская бородка его неприятно подрагивала, когда он начинал жевать кусочек мяса, добытый тонкими длинными пальцами из мясной горы. Зато одет был этот второй наироскошнейше. Он напоминал золотой хорезмский кумган [17] Кумган — разновидность металлического кувшина с ручкой, носиком и крышкой для омовений. , покрытый изощрённой чеканкой. Один его халат стоит больше, чем весь Кеш. Сапоги из драгоценного индийского сафьяна своим зелено-серебряным блеском возбудили бы зависть у любого из правителей Востока. К слову, плотоядный гигант одет был чрезвычайно просто, если не сказать неопрятно, рукава и грудь его халата лоснились так же, как подбородок хозяина.

Так вот, несмотря на свой сияющий туалет, худосочный участник трапезы был мрачен.

Первого звали Токлуг Тимур, вторым был его старший сын и наследник Ильяс-Ходжа.

Сколь ни был увлечён едой чагатайский хан, он не мог не обратить внимание на состояние сына. И вот, одолев первую половину барана, то есть утолив первый голод, вытерев руки о привычные ко всему полы своего трапезного одеяния, он спросил у по-козлиному жующего царевича:

— Что тебя гнетёт-беспокоит, сынок? Прекрасный день, прекрасная охота, прекрасная добыча!

— Зачем ты спрашиваешь, отец, о том, что тебе известно не хуже, чем мне?

Хан поднял чашу над своим плечом, и тут же из-за спины подбежал на бесшумных цыпочках одноглазый прислужник с бурдюком кумыса. Тонкая струйка, пенясь, разбилась о золочёное дно.

— Да, — облизал толстые губы правитель чагатайцев, — ты всё про этого Тимура. Он тебе не нравится?

— Да, не нравится! — Ильяс-Ходжа яростно выплюнул кусок мяса изо рта и вскочил на ноги.

Токлуг Тимур поудобнее разлёгся на подушках, зевая и щурясь. Даже неприятная беседа не могла ему испортить приятную обязанность по перевариванию съеденного.

— Не могу я тебя понять, Ильяс-Ходжа. Ты вспомни, какой он охотник. Кто сегодня подстрелил первого джейрана, а? Тимур. Чей кречет, заметь, неродной, дарёный кречет, набил больше всего перепелов, а? Опять я тебе отвечу: его, Тимура. Кто всегда первый в скачке, кто первый в рубке? Только в борьбе на поясах он уступил нашему Арчитару. Но этот может, по-моему, повалить и индийского слона.

Во время этой речи Ильяс-Ходжа стоял спиной к выходу из шатра, шепча змеиными губами бесшумные проклятья и терзая острыми пальцами шёлковую занавесь.

Его отец между тем продолжал хвалебные речи в адрес Тимура.

— И ещё, Ильяс-Ходжа, ты видел, с какой охотой ему подчиняются люди, несмотря на его молодость? Только человек, рождённый управлять, обладает такими качествами.

Царевич бросил занавесь и, бросившись к отцу, сел у его ног. Он задыхался от волнения.

— Тут я с тобой согласен, отец. Тимур, сын Тарагая, рождён не подчиняться, но властвовать.

Хан поднял пухлую руку и отрицательно помотал ею в воздухе.

— Не властвовать, но управлять. Ты должен знать разницу между этими словами. Властвовать может только прямой потомок Потрясателя Вселенной, только тот, кто происходит из рода Чингисхана.

Дыша мощно, как кузнечные мехи, Токлуг Тимур вернулся в сидячее положение. Он собирался говорить о важных вещах.

— Властвовать и царствовать можешь ты, мой сын, мой старший сын. После моей смерти так и случится. Тимур может лишь управлять частью твоих владений. Испокон веку земли на Кашкадарье принадлежат Чагатаеву улусу, и так будет впредь.

На лице царевича выразилось сильнейшее изумление.

— Ты хочешь, отец, эти земли доверить этой подлой барласской собаке?!

Хан тяжело, неудовлетворённо вздохнул:

— Я уже объяснил тебе, что сын Тарагая прекрасный воин и охотник, человек сильный и умный, а не собака.

— Но тем хуже для того, кому он будет подчиняться. Своеволие и мятеж неизбежно гнездятся в человеке, который уверен в своих силах, разве не так?!

— Мы не можем проникнуть в его душу. Может быть, Бог, которому он так истово поклоняется, умеет это, но у меня нет способа спросить его об этом.

— Вот видишь!

— Я-то вижу, а вот видишь ли ты, Ильяс-Ходжа?

— Что, отец, что?!

— Из чего состоит искусство управления и своим народом, и народами подчинёнными.

— Ты рассказывал мне...

— Но, кажется, ты не усвоил моих уроков. Придётся мне и на этот раз тебе всё растолковывать, как говорят таджики, придётся нарезать рис.

Царевич отхлебнул кумыса из отцовской чаши и сел удобнее.

— Я не хуже тебя вижу, что из Тимура, Тарагаева сына, вырастает муж незаурядный, и воитель, и управитель. С охотой отдам я под его руку и барласские кочевья, и города на Кашкадарье. Суть вот в чём. Пока мы сильны, не имеет никакого значения, кто управляет тем или иным туменом нашего улуса. Пусть он будет силён, пусть он будет ничтожен, в случае бунта его ждёт один конец, ты понимаешь какой.

— Понимаю, отец.