Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Надо где-то достать лошадей, — глухо сказал Мансур, скромно глядя в пол.

Тимур сидел, обложенный подушками, и бесшумно посасывал мундштук кальяна, он в последнее время весьма пристрастился к этому удовольствию.

— Что же вы сделали с прежними? — спросил он.

— Загнали, — ещё глуше сказал Мансур.

Курбан Дарваза, стоявший рядом, вздохнул и отвернулся.

— Загнали. Во время погони или во время бегства?

Смущённое молчание было ему ответом.

— От кого же вы бежали?

— Их было больше. Намного, — запальчиво начал Курбан Дарваза, — и мы едва не сломали им хребет...

— Это были люди Кейхосроу. Они воюют против Хуссейна, а значит, и против нас, — объяснил Мансур.

— Много пало лошадей?

Курбан Дарваза кивнул:

— Много. В случае внезапной перекочёвки многим придётся идти пешком.

Эмир снова пососал мундштук кальяна.

— Надо добыть лошадей.

— Вот мы и пытались...

— А денег нет... — очень тихо, как бы размышляя вслух, произнёс Тимур.

Нукеры его ничего в ответ на это говорить не стали, помолчали, переминаясь с ноги на ногу.

— Езжайте к Хуссейну. Он даст денег.

Мансур развёл руками:

— Мы попросим... Но он не даст. Деньги имеют особую власть над душой твоего названого брата, хазрет, и ты это знаешь лучше нас.

— Он не рассчитался с нами за Сеистан. Напомните ему об этом. Нельзя, чтобы несправедливость продолжалась, даже ради того, чтобы сохранить добрые отношения с братом. Но я вижу, что вы не радуетесь тому, что вам придётся навестить правителя Балха?

Нукеры собрались уходить, как вдруг Мансур вспомнил что-то и, повернувшись, сказал:

— Мы не все неприятные новости сообщили тебе, хазрет.

— Не все?

— Нам попался на дороге один купец... Выяснилось, что он родом из Кеша.

— Говори, что замолчал?

— Он сообщил нам, что умер твой учитель.

— Какой ещё учитель?

— Шемс ад-Дин Кулар.

Тимур усмехнулся:

— Успокойся, Мансур, ты не сообщил мне ничего нового, просто напомнил о давнем горе.

— Давнем?

— Что тебя удивляет?

— Этот купец всего пять или шесть дней как вышел из Кеша.

Лицо Тимура сделалось вдруг сосредоточенным. Неловким, но решительным движением он отстранил кальян.

— Приведи его сюда, Мансур.

— Кого, хазрет?

— Этого купца.

— Не знаю, здесь ли он...

Эмир бросил в его сторону тот обжигающий взгляд, от которого за последний месяц его воины отвыкли.

— Пусть окажется, что он здесь. И живой.

Привели.

Обычный, низкорослый, с длинной бородой персиянин. Он очень потел от страха, и взгляд у него был бегающий. Сердце эмира не доверяло таким людям. И ещё меньше стало доверять, когда пойманный открыл рот, лишённый передних зубов. Рот этот стал извергать сплошь лживые слова. Мансуру и Курбану Дарвазе уже виделась верёвка на шее этого незадачливого рассказчика, но Тимур не спешил, он подробно расспрашивал суетливого торговца, когда тот последний раз видел достойнейшего учителя Шемс ад-Дин Кулара, сам ли он его видел или только слышал рассказы о нём. Подробно расспросил и о похоронах святого шейха, и о том, где именно состоялось его погребение. Выслушав подробные и обстоятельные ответы на все свои вопросы, погладив левой рукой бороду, Тимур сказал спокойным и одновременно убийственным тоном:

— Ты лжёшь.

Купец рухнул на ковёр к ногам эмира, как будто его ударили дубиной по затылку. Он знал, что ожидает человека, которому Тимур бросил такое обвинение. Когда схлынула первая волна ужаса, он принялся ещё более торопливо, подробно, с перечислением и добавлением новых, самых мелких, самых незначительных деталей рассказывать, как выглядел святой шейх в момент их последней встречи и во что его облачили в день похорон. Чем быстрее он говорил, тем меньше его слова действовали на Тимура. И особенно раздражали эмира брызги слюны, летевшие из-под верхней губы безумно вспотевшего купца.

— Ты лжёшь, потому что мой учитель, шейх Шемс ад-Дин Кулар, умер больше месяца назад, и я узнал об этом через несколько дней после этого.

Купец замер, как-то сразу поняв, что дальнейшими словоизвержениями ничего изменить нельзя. Он только прошептал:

— Не убивай меня, хазрет. Проверь...

— Если я буду проверять слова каждого проходимца, успею ли я что-нибудь ещё совершить в отпущенный мне век?

— Не я обманываю тебя, хазрет, а тот, кто явился к тебе с преждевременным известием. Проверь, кто прав, и, может быть, ты узнаешь, что к тебе приходил дьявол в человеческом обличье.

Тимур снова придвинул к себе кальян и затянулся холодным дымом так, словно он помогал ему думать.

— Где твой караван?

Купец осторожно, не разгибая спины, посмотрел в сторону Мансура и ничего не сказал — в данный момент караван интересовал его не сильно.

— Я не убью тебя. Сейчас. Но решай сам, хочешь ли ты этого. Решай.

Купец помотал головой, как буйвол, отгоняющий слепней:

— Я не понимаю, хазрет...

— Сейчас я мог бы убить тебя легко и безболезненно, но когда я удостоверюсь, что ты мне солгал, смерть, которой я подвергну тебя, будет ужасна.

— О хазрет, дай мне возможность рискнуть!

Тимур усмехнулся:

— Аллах свидетель, я хотел тебе добра.

Когда купца увели, эмир сделал знак здоровой рукой, давая понять находящимся в шатре, что он желал бы подняться. Мансур и Курбан Дарваза не поверили своим глазам. Тимур снова усмехнулся и сказал:

— Помогите мне встать.

Выяснилось, что он хочет прогуляться. Впервые после месяца неподвижного лежания. Неуверенными руками приподняли нукеры своего господина. Они чувствовали, что ему больно, но определяли это не по его лицу, ибо оно оставалось спокойным.

— Ведите меня.

Ступая осторожно, почти не перенося вес на больную ногу, вышел на свет. Постоял, медленно и глубоко вдыхая свежий, слегка пахнущий дымом костра воздух. Мансур и Курбан Дарваза держали его под руки, они ещё не знали, стоит ли радоваться тому, что происходит.

— Туда, — тихо сказал Тимур, указывая в сторону бегущего ручья.

— Но там ничего нет, хазрет, — тихо проговорил Мансур, но ноги его сами собой начали выполнять приказание.

Мансур оказался не прав. Куст. Старый, полузасохший, задерганный ветрами предгорий куст.

Тимур приблизился к нему и, наклонившись над ним, стоял так долго, будто у него затеялся разговор с неподвижным жителем этих мест. Вскоре Мансур и Курбан Дарваза поняли, что не в одном лишь кусте дело. Тимур наблюдал за невзрачной букашкой, медленно взбиравшейся по одной из тонких корявых веток. Налетел порыв ветра, и букашка упала в жухлую траву, но тут же начала повторное восхождение. И снова ей помешал ветер. Так продолжалось раз за разом. Насекомое, против которого ополчились силы природы, не отчаивалось и наконец взобралось на самую вершину куста и отыскало там себе корм.