Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Вы видели? — тихо спросил Тимур.

— Да, хазрет, мы все видели.

— Эта маленькая букашка должна служить нам примером терпения и настойчивости. Несмотря на все превратности судьбы и несчастья, мы не должны унывать. Мы должны помнить, что постоянное и упорное стремление к обдуманной цели, как бы далеко ни расположил её Аллах от сегодняшнего нашего дня, даст нам возможность этой цели достигнуть.

Тимур сделал знак, что хочет вернуться в шатёр.

— Отправляйтесь к Хуссейну, он даст нам денег для покупки лошадей.

— Рассказать ему о том, что ты уже встаёшь? — поинтересовался Мансур.

— Не надо. Ему расскажут.

Когда Тимур приблизился к шатру, он не мог видеть, что особенно сильным порывом ветра столь впечатлившую его букашку швырнуло в поток холодного ручья.

Человеческих тайн много,

и они темны, как могилы.

Тайна у Всевышнего одна,

и она сияет, как солнце.

В хлопковом амбаре было темно и душно. Дальняя его часть была завалена огромными тюками, в воздухе характерный запах, который устанавливается в помещении, где работают трепальщики. Лунный свет, проникавший внутрь через узкие окна под потолком, заставлял рассеянно серебриться блуждающие в воздухе пушинки.

Собравшиеся сидели вдоль стен и были почти неразличимы во мраке амбара, своё присутствие они выдавали кашлем и чиханием.

— Давно мы не собирались вместе, — раздался низкий уверенный голос.

Говорящего было не видно — какая-то смутная глыба на фоне белой, но неосвещённой стены. Говорящего, судя по тому, как зашевелились сидящие у стен, знали все. И не только знали, но и признавали за ним право говорить в укоризненном тоне.

— Сейчас принесут холодного чая, иначе этот кашель никогда не прекратится.

Говорил Абу Бекр, хозяин этого амбара и староста квартала трепальщиков хлопка чудесного города Самарканда.

Рядом с ним находились двое: великолепно известный нам Маулана Задэ и вольный стрелок, убивший многих чагатайских батыров, Хурдек и-Бухари. Это были люди, власть которых над собой охотно признавали все сербедары Самарканда и окрестностей. И не только. На нынешнем таинственном собрании были гости и из Карши, Кеша, Ферганы, Бухары.

Слово взял Маулана Задэ:

— В укор, в укор хочу вам сказать это — не собирались мы чуть ли не с прошлого урожая.

Невидимые гости стали кашлять громче и недовольнее, несмотря на холодный чай. Этого выскочку из самаркандского медресе они по большей части недолюбливали. Абу Бекра уважали, Хурдеком и-Бухари восхищались, а Маулана Задэ и недолюбливали и побаивались. Сложилось такое мнение, что он способен на всё. Никто не был так неутомим и изобретателен в мести. Кроме того, ходили слухи, что ему подчинены чуть ли не все дервиши Мавераннахра. А каждому известно, что в котомке у святого странника может оказаться не только глиняная чашка для подаяний, но и нож с отравленным лезвием.

— И я понимаю, отчего сделались вы людьми мирными И расслабленными. Ильяс-Ходжа бежал за реку Аму, нет чагатайского гарнизона в цитадели, не горят посевы, не дымятся хижины.

Пропитанная хлопковым духом темнота слушала говорящего, не пытаясь спорить или соглашаться. Как говорят в степи: подманивает ласково, чтобы убить наверняка. Все ждали, когда Маулана Задэ начнёт говорить неприятное.

— Вы решили, что Ильяс-Ходжу прогнали насовсем и можно предаться мирному и спокойному труду. Но вы забыли, что прогнали чагатаев не мы, а Хуссейн и Тимур. Толстяк и хромец сделали нашу работу. А что это значит? А вот что: мы одних хозяев сменили на других.

Из темноты раздался глухой голос:

— Мы сменили плохих на хороших. Хуссейн и Тимур не убивают райатов [42] Райаты — крестьяне в Средней Азии. и не воруют наших жён. Они больше похожи на охранников, чем на господ наших.

Маулана Задэ неприятно засмеялся:

— Пусть так, хотя, видит Аллах, мне не слишком приятны подобные речи. Это речи раба. Сейчас дело не в этом.

— А в чём? — в несколько голосов спросила темнота.

— До вас дошли слухи, а мне донесли мои лазутчики: Ильяс-Ходжа снова находится по эту сторону реки Аму.

Невидимые загомонили, замахали руками так, что висящие в лунных лучах хлопковые пылинки испуганно заплясали.

— Он ведёт с собой шесть туменов. Чагатаи ведут себя так же, как и в прежние времена, — убивают и грабят. И тех, кто им покорился, и тех, кто сопротивляется.

— Надо сообщить об этом Хуссейну и Тимуру, — раздалось сразу несколько испуганных голосов.

Если бы присутствующие могли видеть лицо бывшего слушателя медресе, они бы увидели, что он улыбается, и улыбается презрительно.

— Эмиры знают всё, что знаем мы, — раздался тяжёлый голос Хурдека и-Бухари.

— И что они собираются предпринять?

— Они размышляют, что им делать, — это сказал Абу Бекр, и слова эти вызвали настоящую бурю возмущения, крики смешались с приступами кашля.

— О чём тут размышлять?

— Бросить нас на произвол судьбы или не бросить?!

— Куда именно бежать, в Бадахшан или в Хорезм?! — сыпались возмущённые вопросы.

Маулана Задэ не упустил случая вставить ехидное замечание:

— В своё время родственник Тимура, Хаджи Барлас, чтобы спасти свою шкуру, бежал от отца Ильяс-Ходжи в Хорасан, может быть, и для сына Тарагая он облюбовал там местечко.

Но не все поддались преждевременной панике, раздались и трезвые голоса. Кто-то напомнил Маулана Задэ, что в своё время Тимур не последовал за своим родственником, а пошёл навстречу Токлуг Тимуру и спас свой тумен от полного разорения. Неумно заранее подозревать человека в предательстве, ибо сказано: лишённый доверия теряет преданность.

— Неужели вы думаете, что Хуссейн и Тимур подставят свои шеи под чагатайский меч ради спасения наших жизней и нашего имущества? — захохотал Маулана Задэ.

— Они никогда не станут нашими подлинными братьями и в решающий момент откочуют со своими кибитками. Кровь степняков течёт в их жилах, вид обработанной и плодоносящей земли внушает им отвращение, — присоединился к словам своего друга Хурдек и-Бухари.

Абу Бекр прогудел, воздевая над головами сидящих могучую руку, сжатую в кулак:

— Только тот хозяин своей жизни, кто держит свою жизнь в собственных руках!

Фраза эта выглядела слегка неловкой и, если вдуматься, не вполне вразумительной, но произнесена была с таким чувством и с такой уверенностью в правоте произносимых слов, что сопротивление сомневающихся теней было на время полностью подавлено. Но молчание, повисшее под сводами хлопкового амбара, не было родственным воодушевлению. Собранные здесь горшечники, скорняки, водоносы, брадобреи, чувячники, красильщики, торговцы не просто не любили воевать, они считали, что это совсем не их дело. А весь разговор складывался так, что без их участия в боевых действиях никак не обойтись. Жители больших городов Мавераннахра давным-давно утратили воинственный пыл, он был растрачен прапрадедами их прапрадедов в войнах, названия которых канули на дне великой реки истории. Даже оружейники испытывали отвращение при мысли, что им придётся взять в руки копьё или меч.