Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

По всем улочкам города стекались к соборной мечети ручейки народа, вскоре под её сводами и вокруг неё собрались тысячи людей. Все были переполнены ожиданием, что сейчас произойдёт что-то важное.

Знатные и богатые стояли отдельной группой, инстинктивно сторонясь толпы. Здесь был и Абу Саид, хранитель, вернее сказать бывший хранитель, городской печати, и Джафар ибн-Харани, торговец пряностями, привозимыми из южных районов Индии, человек известный тем, что пытался поддерживать хорошие отношения с предводителями сербедаров. Был здесь и Султанахмед-ага, превратившийся за те годы, что мы не встречались с ним, из помощника казначея в главного хранителя городской казны. Явились и другие, не успевшие заблаговременно унести ноги чиновники; не посмели уклониться и богатейшие люди города. Затравленно смотрел из-под густых чёрных бровей Джамолиддин, владелец оружейных лавок, истекал потом ковровщик Джавахиддин. Был здесь и Али Абумухсин, мулла соборной мечети. Он был поражён немотой, и на лице его читалась полная растерянность.

И этой растерянностью воспользовался Маулана Задэ. В природной решительности ему бы никто не отказал, да к тому же он был лучше всех готов именно к такому развитию событий. За то время, пока в мечети собирался народ, Маулана Задэ успел переодеться, на нём теперь был чёрный халат с зелёной каймой — в таких появлялись высшие городские чиновники. На груди его висела пущенная поверх халата серебряная цепь с главной печатью Самарканда. Рука опиралась на рукоять меча самым уверенным образом. Кто бы мог воспротивиться и воспрепятствовать человеку, облачённому подобным образом?

Так что когда Маулана Задэ выступил вперёд, все, даже самые сановные и самые богатые, самые нетерпеливые и самые кровожадные, были готовы только к одному: внимательно слушать.

— Благородные жители Самарканда! — звучно и значительно сказал он, поднимая руки и прося таким образом, чтобы наступила тишина.

И тишина наступила.

Маулана Задэ заговорил.

Сначала он обрушился на жадных и трусливых эмиров, которые в дни мира и благополучия всячески грабили город, взимая незаконную подушную подать под видом пошлин и хараджа, а в дни войны бежали, спасая свои никчёмные жизни.

Среди собравшихся в мечети были люди, по-разному относящиеся к эмирам, были даже те, кто считал, что нельзя приравнивать Хуссейна к Тимуру, но все они молчали, ибо трудно было что-либо возразить против произносимых обвинений.

А Маулана Задэ продолжал говорить.

Многие рассчитывают спастись, отделавшись от подступающего к городу Ильяс-Ходжи деньгами и подарками, говорил он. Это люди или трусливые, или наивные. После того как Самарканд отдался под защиту Хуссейна и Тимура, не простит чагатай его жителей. Заберёт всё, и хорошо, если только всё закончится тем, что все деньги и всё имущество будет отнято у неблагоразумных жителей Самарканда. Он, Маулана Задэ, например, думает, что у большинства будут отняты и их жизни.

И опять никто не решился возражать.

Далее человек в чёрном халате с зелёной каймой спросил у собравшихся, кто возьмёт на себя защиту ислама и станет ответственным за эту защиту и перед знатными людьми, и перед простыми жителями.

Знатные хранили молчание, сбиваясь во всё более тесную кучку. Они постепенно становились похожими на отару разодетых баранов, знающих, что их вот-вот поведут на заклание, но не находящих в себе сил для сопротивления.

Отвернулся от них бывший богослов, и презрение отчётливо выражалось на его лице в этот момент. Он повернулся к людям простым. Он чувствовал исходящую от них энергию, мощные волны понимания и приятия.

Он спросил у простого народа, окажет ли он ему поддержку, если сербедары возьмут на себя заботы по охране города, сербедары, доказавшие свою ненависть к чагатаям и готовность умереть за родной город, когда это понадобится.

Поднялся такой крик, что Али Абумухсин невольно поднял голову, инстинктивно опасаясь, как бы не рухнул величественный свод соборной мечети.

Кричали разное. И проклятия кровожадным чагатаям, и проклятия жадным и трусливым эмирам; доносились и угрозы в адрес знатных разодетых негодяев, поражённых ныне немотой. Угрозы по большей части исходили из уст должников, особенно тех, у кого подходил срок выплаты долгов.

Но главное, что можно было понять из общего шума — народ безусловно и однозначно согласен, чтобы защитниками ислама и Самарканда стали сербедары во главе с решительным, справедливым и предусмотрительным Маулана Задэ.

;Далее события развивались самым стремительным образом. Медлить было нельзя: со дня на день ожидалось появление армии Ильяс-Ходжи.

За оставшиеся в распоряжении нового руководства дни нужно было вооружить народ и придумать, чем защитить город.

С первым делом обстояло достаточно просто. Запылали горны кузнецов, к лавкам крупнейшего в Самарканде оружейника Джамолиддина явились люди и потребовали, чтобы он отворил ворота каждой из них.

Купец сдвинул свои чёрные брови и попытался быть не столь безропотным, как в тот момент, когда в его присутствии банда оборванцев захватывала власть в городе. Теперь, когда часть этой банды явилась за тем, чтобы отобрать у него его имущество, он стал возражать.

Но уже было и поздно и зря.

Когда он вцепился в рукав драного халата, принадлежащего одному из наиболее решительных сербедаров, который вытаскивал на улицу целую охапку дорогих хорасанских мечей в серебряных ножнах с рукоятями, украшенными китайской бирюзой, помощник грабителя, тип ещё более отвратительный, оглушил купца ударом палицы из красного дерева, утыканной кремнями. И не просто оглушил. Джамолиддин издал глухой горловой звук, из его затылка струйками потекла кровь, и он обречённо завалился на бок.

Присутствовавшие при этом оборванцы на мгновение затихли, они ещё помнили, что бывает за такое преступление, да ещё совершенное против богатого и знатного человека. Но тот, что вытаскивал мечи из лавки, не растерялся и крикнул, что так будет с каждым, кто посмеет воспротивиться воле защитников родного города.

Толпа зевак возликовала.

Оказывается, то, что случилось на их глазах, не кровавое злодеяние, но торжествующая справедливость и то же самое можно будет произвести с любым сопротивляющимся богатеем.

Это открытие было подтверждено тут же. Владелец седельной мастерской тоже неосторожно выразил сомнение в том, что он должен быть полностью ограблен из-за того, что какой-то недоучившийся мерзавец нацепил на себя чёрный халат с зелёной каймой и ходит, опоясавшись мечом бывшего начальника городской стражи.

Седельщика тут же закололи, причём уже без особых переживаний, и вскоре над толпой поплыли новые деревянные сёдла, сверкая на солнце не полностью просохшей краской, чем-то напоминая стадо золотых тельцов.