Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Мне лучше знать, — заявил великий эмир. — Франки живут на острове, и когда у них рождаются дети, у этих детей есть хвостик, который отваливается, как только младенца трижды искупают в талом снеге.

— Осмелюсь снова заметить, — возразил дон Гонсалес, — что эти сведения ложны. Никаких хвостиков у наших детей не бывает.

— Не бывает? — с сомнением в голосе сказал Тамерлан. — Проверим. Вы все трое останетесь при мне, я дам вам жён, пусть они родят от вас ребятишек — только чур не мухлевать! — и мы посмотрим, будут хвостики или нет. Тогда только я отпущу вас назад к эмиру Энрике, и вы скажете ему, что я пока ещё не собираюсь приходить его завоёвывать. Остров франков лежит слишком далеко от Мавераннахра, он расположен по ту сторону света, до него даже дальше, чем до столицы Китая, куда я намерен наведаться в ближайшем будущем. А вот уж когда я завоюю Китай, тогда только соберусь осчастливить западных государей, приду и подчиню их своей благословенной державе.

На это ни у дона Гонсалеса, ни у дона Гомеса, ни у дона Альфонсо Паэса де Санта-Мария не нашлось ничего в ответ. Все трое растерянно и заворожённо смотрели на страшное чудовище, восседающее против них, настолько уверенное в своём могуществе, что не было никаких сомнений — он действительно завоюет Китай, а потом придёт в Европу и станет покорять одну страну за другой — Византию, Венгрию, Италию, Священную Римскую империю, Францию, Англию, Испанию…

— Хотел спросить у послов, — сказал Тамерлан после некоторого молчания. — Проезжали ли они через Султанию и виделась ли с моим сыном Мираншахом?

Когда послам перевели этот вопрос, они несколько воспрянули духом, обрадовавшись, что разговор перескочил на более реальную тему, закивали головами.

— Ну и как он, мой Мираншах? — спросил Тамерлан. — Не произвёл ли он впечатления человека, повредившегося в уме?

— О нет, — снова обрёл дар речи дон Альфонсо. — Сеньор Мираншах весьма и весьма учтив и отличается мудростью. Мы застали его за важным занятием — он сносил старый квартал города, чтобы на его месте возвести новый.

Слышавшие этот ответ со вздохом переглянулись между собой. Давно уже доходили до Самарканда слухи о том, что третий сын Тамерлана, Мираншах, повредился в уме и высшим наслаждением для него стало смотреть, как ломают дома. Этому дикому и безрассудному развлечению он мог предаваться часами.

Тамерлан сильно опечалился.

— Значит, ломает… — пробормотал он. — Покуда его отец строит, он ломает… Отец… строит… Отец много понастроил. А скажите-ка мне ещё, уважаемые послы, вы видели по пути ко мне какие-нибудь совсем необычные строения?

— Что именно имеет в виду сеньор Тамерлан? — снова растерялся дон Альфонсо.

— Ну, к примеру, башни из человеческих черепов.

Дон Альфонсо проглотил от страха язык. В его памяти всплыла одна такая башня на полпути от Султании до Рея [103] Рей — в то время крупный город на севере Ирана. , стоящая посреди развалин некогда большого селения, которое Тамерлан приказал сровнять с землёй за непокорность его жителей.

— Мы видели такие башни, — ответил вместо дона Альфонсо дон Гонсалес. — Они производят впечатление.

Тамерлан неожиданно остался полностью удовлетворён таковым ответом и, обращаясь к своим придворным, громко объявил:

— Дети мои! Взгляните на этих замечательных посланников, которых мой сын, эмир Толедо, самый лучший из всех франкских государей, направил ко мне, дабы засвидетельствовать свою горячую любовь. С этого дня я приказываю считать франков одним из великих народов на земле и благословляю сына моего, эмира Энрике. Дорогие послы, я благодарю вас за привезённые дары, но поверьте, я был бы рад, если бы вы даже приехали с пустыми руками, а только с одним сообщением о том, что мой сын Энрике жив и здоров.

Когда всю эту, столь неожиданную уже, любезность перевели послам, у них закружилась голова от счастья. Они все трое разом вскочили и стали низко кланяться. Дон Альфонсо даже рванулся было облобызать руку великого эмира, но вовремя вспомнил, что у чагатаев это не принято. Тамерлан велел вести послов на холм, расположенный за дворцом. Там, в тени высоких карагачей, уже был расстелен огромный дастархан.

— Ну а теперь мы хотим побеседовать с послом из Китая, — сказал Тамерлан, надкусывая сочный персик.

— И это всё? — спросил Тамерлан, рассматривая огромную керамическую рыбу величиной с добротного тигрского сазана, расписанную белыми, голубыми, синими и серебристыми красками.

— Она даже не фарфоровая, — сообщил минбаши Джильберге, сопровождавший подарок от китайского императора.

— Каково же её предназначение? Это сосуд для вина?

— Увы, хазрет, — отвечал немец, — она цельная и ничего нельзя поместить внутри неё.

— Значит, в ней кроется какой-то смысл, — задумался Тамерлан, — Этой рыбой хан Тангус [104] Хан Тангус — презрительное прозвище, данное китайскому императору Чжай Цзиканю, означающее «хан свиней». Дело в том, что Чжай Цзикань родился в год Кабана и объявил свинью священным животным, однако не запретив китайцам употреблять свинину в пищу. хочет что-то веское сказать мне. Тем более что, кроме неё, не прислал никаких других подарков. Эй, мудрецы! Что может значить эта рыбина?

Придворные задумались вместе со своим государем. Мавлоно [105] Мавлоно — звание учёного мужа, профессор. Абдулла Лисон предположил, что это, возможно, не просто рыба, а какой-нибудь необычный инструмент — геометрический или астрономический. Другой мавлоно, Алаутдин Каши, высказался за то, что это эталон какой-либо весовой единицы. Окбуга Мирза сделал более простое предположение:

— Китай — это наш будущий улов. Улов — рыба. Хан Тангус хочет показать, что он готов подарить свою империю нам.

— В таком случае он бы прислал огромную глиняную хрюшку, — усмехнулся подошедший в это мгновенье Ахмад Кермани.

— О! Ахмад, ты как раз вовремя, — оживился Тамерлан. — Каково будет твоё предположение насчёт этой рыбы? Что имел в виду проклятый хан Тангус, посылая мне эту дуру?

— Возможно, что он наслышан о твоих намерениях идти на него войной и остаётся при этом холоден, как рыба, — ответил Ахмад.

— Я думал, ты скажешь что-нибудь смешное, — разочарованно прогудел Тамерлан.

— Что может быть смешнее этой рыбы самой по себе! — усмехнулся стихотворец.

— Джильберге, — обратился Тамерлан к Шильтбергеру, — понравилось ли китайцам житьё в саду Баги-Чинаран?

— Ещё как понравилось! — осклабился немец. — Еды и питья им туда были привезены горы и реки, каждому китайцу мы предоставили по наложнице. Три дня они веселились и обливались вином, на четвёртый потребовали хорзы, деревьев в саду поломали без счёту и так насвинячили, что уж поистине государь у них — хан свиней.