Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Вода мягко полилась на его лицо. Он шевелил губами невольно, высовывал язык, слизывал капли. Вдруг явилась у его губ чаша с водой, накренилась к его рту...

Офонас жадно пил. Он уже понимал, что не умер и по-прежнему находится в жизни земной, а не в какой-нибудь иной жизни. Перед глазами всё ещё темнело. Но эта темнота медленно рассеивалась. Боль в груди словно бы раздирала тело при каждом вдохе и выдохе. Язык распух и шевелился с трудом. Офонас видел перед глазами своими мельтешение маленьких смуглых рук. Уши его уловили звяканье браслетов. Он думал приподняться, но боль в груди была такова сильна, что пришло понимание: нет, нельзя приподыматься... Но Офонас чуть завёл глаза вверх. Увидел полотно палатки. Рядом с ним кто-то был, поил его водой...

— Где я? — проговорил он, почти прошептал.

Мягкие губы коснулись его лба, затем ухо припало к его губам. В ноздри упал запах женочий...

— Где я? — повторил...

Над ним нависло лицо смуглое, чёрные глаза, белые зубы оскалились простодушно и смешливо. Чёрная коса полетела пушистой змеёй и щекотнула лицо, нос, губы Офонаса кончиком тонким...

Должно быть, он очень тихо говорил; она не поняла его. Поворочал глазами. Он уж много перевидывал хундустанских жонок. Эта вовсе простая была, обёрнутая простою дешёвой тканью пёстрой, а груди почти что и открыты. И браслеты простые, медные, тонкие. Офонас видал таких жонок на базарах, дёшево продавали себя, а то их, гулящих, продавали, пускали задешево... Она не поняла его слов, только сама улыбалась широко, оскаливала белые-белые зубы... Глаза её сощуривались смешливо... Она что-то говорила. Офонас пытался, силился понять...

— Ты... имя... — долетело до его слуха напряжённого.

Он понял тотчас: она спрашивает, кто он, о его имени спрашивает.

Ему очень хотелось приподняться, но боялся, что тогда боль в груди сделается невыносимой. Собрался с силами и заговорил:

— По... помоги!.. Сы-ыщи!.. Царевич Микаил... Сыщи!..

Она, лёгонькая, села подле его ложа на корточки, охватила колени тонкими руками, браслеты снова звякнули.

— Больно? — спросила, а улыбка её не гасла, огневая, белая.

Офонас напрягал силы, бормотал... Силы ушли. Закрыл глаза, провалился в дремоту...

Сколько ещё времени минуло? Вновь очнулся. Полегчало. Вновь открыл глаза и думал, что окажется уже не в палатке под полотняной кровлей... А где?.. Сам не знал. Боль в груди не завершилась, и от этого тоска разлилась в душе водою болотной. «Что со мной?» — думал. Та самая жонка, что поила его водой, и теперь была с ним. Пошевелил языком во рту, язык уже не чуялся таким опухшим и воспалённым. Решился приподнять голову, вытянув шею.

— Как тебя зовут? — спросил.

Засмеялась простодушно и весело, белыми зубами.

— Я Нирмал, Нирмал! — сказала...

— Я Юсуф!.. — отвечал. И засмеялся тихо. Это всё ведь было смешно...

— Пей лекарство, — сказала она и поднесла привычным жестом чашку к его губам.

Он приоткрыл рот.

— Горькое! — быстро проговорила она. И добавила: — Не плюй, не выплёвывай!..

Он глотнул, рот заполнился жидкой горечью. Сдержался, не выплюнул, проглотил. Чашка двигалась в её руке. Он увидел донце светлое... Выпил всё, что было в чашке...

— Царевич Микаил прислал для тебя лекарство, — сказала она.

— Где он? Скажи мне. Война закончилась?..

— Его здесь нет. Он вместе с войсками, осаждающими Виджаянагар. Война всё ещё идёт. Он прислал для тебя лекарей и лекарства. Он так заботится о тебе, словно ты — Лакшман, раненный демоном Раваной [137] ...Лакшман, раненный демоном Раваной... — Лакшман — брат Рамы. Лакшман, Равана, Хануман — персонажи «Рамаяны». . Твой царевич красив, как сам Рама [138] ...как сам Рама!.. — см. примечание 135. !..

Этих её слов он не понимал; не помнил, о ком она говорит; а, быть может, и не знал вовсе. Но не спрашивал, просто слушал звучание имён — Рама, Лакшман, Равана... И не узнал эту историю уже никогда; никогда не узнал, как демон Равана ранил брата Рамы, Лакшмана; а лекари сказали, что на горе Гандхамадан растёт целебное растение... И царь обезьян Хануман, друг Рамы, пошёл на гору за этим растением; и не сыскал растение; и тогда снял с горы вершину и принёс лекарям — пусть ищут сами!.. Но о Ханумане Офонас всё же слыхал...

Решился сесть, в груди болело, но теперь сидеть мог. Мучил жар. Но уже говорил с женщиной, смеялся, шутил и дурачился. Она смотрела на него таким взором странной простодушной проницательности и жалости. И вдруг переставала улыбаться, маленькая и похожая на весь большой Хундустан.

— Ситарам [139] ...Ситарам!.. — восклицание, выражающее восторг, одобрение, удивление, насмешку; образовано из имён Рамы и его жены Ситы. ! — восклицала. — Ты весёлый. А я — Нирмал, я — рабыня бегам [140] ...рабыня бегам... — см. примечание 111. Нагаран; султан взял её во дворец из одного дома танцовщиц. Султан любит мою бегам, он взял её с собой в поход. У неё два шатра. А тебя принесли из самой гущи битвенной. Люди царевича Микаила принесли тебя. Они говорили, ты два или три дня метался безоружный в битве. Правда ли это?

— Я не знаю, — отвечал Юсуф. — Быть может, правда...

— Не знали, где оставить тебя! — она смеялась. — А я потерялась, отстала. Мою бегам вместе с другими госпожами отправили вперёд, подальше от сражений. Я была с одним купцом, после женщины, которых он привёз с собой, отколотили меня туфлями. Он дал мне денег, я купила палатку, и воины ходили ко мне. А теперь не ходят; я взялась выходить тебя, люди твоего царевича дали мне денег. Ты бродил в битве и даже ни одной раны не получил. Тебя лошадь ударила копытом, сбила на землю. Чудо, что тебя не затоптали!..

— Люди Микаила-царевича что сказали обо мне? Когда они придут за мной? Или я должен сам найти их?

— Нет, нет! Они придут за тобой, они обещали...

— А ты куда денешься?

Она улыбнулась, как улыбаются обыкновенной всегдашней жизни, где всё просто, ясно.

— Я найду мою бегам, бегам снова возьмёт меня к себе...

«Вот, — подумал Офонас, — вот женщина, совсем одинокая в этой большой и страшной жизни. Но ведь она живёт и не боится. Она просто-напросто не знает, не догадывается, какая страшная жизнь. Так и надобно жить!»

И он повёл головой и усмехнулся. Это ведь тоже было смешно: брать себе в жизни своей за образец маленькую гулящую жонку из большого, бескрайнего Хундустана!..

— У меня теперь нет денег, — сказал он. — Когда придут люди царевича за мной, я у них возьму и тебе дам.

Она засмеялась, стоя перед ним легко и свободно, как будто она была и вправду свободна в этой жизни своей. И разве она не являлась идеалом свободы? Она имела достояние — своё тело и умение и желание отдавать своё тело мужчинам в насладу и сама брала насладу от мужских тел. И это её достояние всегда, неотъемно, оставалось с нею. И потому она была свободна свободою весёлого, сильного и богатого человека, счастливого своим богатством. Её богатство было всегда в ней. Она сама и была своим богатством...