Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Махмуд Гаван, видя мою неколебимость, загорелся желанием одолеть меня, обратить в его веру и заставить служить ему. Но ни просьбы, ни угрозы, ни посулы, ни пытки не сломили меня. И вот, в один несчастливый для меня день, вновь привели меня к Махмуду Гавану. Я увидел расставленные яства и напитки, а Махмуд Гаван сидел и смотрел на меня милостиво. Он велел и мне сесть. Я опустился на подушки.

— Ешь и пей! — приказал Махмуд Гаван. — Твоё мужество, твоя сила духа восхитили меня. Я отпущу тебя на свободу и дам тебе денег. Ты сможешь отправиться, куда захочешь.

Я не знал, каково может быть коварство человека, подобного проклятому Махмуду Гавану. Я поверил ему и принялся за еду, совершенно успокоенный. Махмуд Гаван приказал, и тотчас откинулся ковёр, прикрывавший дверь, и резные створки распахнулись. В залу вступили танцовщицы. Красавицы окружили меня, изгибаясь. Я тянулся к ним руками и лицом. Одна из них села подле меня, наполнила чашу вином и поднесла к моим губам. Я и не думал отказаться. Девушка обняла меня за шею звенящей браслетами рукой. Нежные её губы прижались к моим губам. Неприметно для себя я пил, осушал чашу за чашей...

Что же случилось дальше? Я пришёл в себя на постели, но рядом со мной не было красавицы-танцовщицы. Я испытывал крайнюю слабость и скоро понял, что явилось причиной моей внезапной для меня слабости. По приказанию коварного Махмуда Гавана меня опоили настоем трав, вызывающих глубокий сон. Этот настой подмешали в вино. • И когда я провалился словно бы в небытие, надо мной совершили обряд обрезания крайней плоти. И вот я лежал беспомощный, страдая от слабости, вызванной потерей крови. Я желал лишь одного: отомстить Махмуду Гавану за всё: за смерть моего отца, за разорение моего родного города... Теперь я понимал, что с Махмудом Гаваном следует быть таким же коварным, каков и он сам! Я покорно изъявил желание принять веру Мухаммада:

— Ведь я уже обрезан! — так объяснил я свою покорность.

Махмуд Гаван оставил меня в числе самых ближних своих приближённых. Он доверял мне, и я не обманывал его доверия. Но в душе моей не угасала жажда мести! Я выжидал, словно пардус в засаде ночной охоты. Я ждал удобного случая для осуществления моей мести. И судьба оказалась благосклонна ко мне. Случай представился мне скорее, нежели я мог предполагать. В Бидар явился в сопровождении огромной свиты сын правителя Рас-Таннура. Разве я мог забыть, что меня сделали рабом его подданные! Уже разносилась молва о храбром махарадже Мубараке, и я принял твёрдое решение бежать к нему. Но я хотел перейти к нему не просто так, а с большою пользой для него. Уже все говорили о походе на Виджаянагар. Я знал, что Махмуд Гаван возьмёт меня с собой, но я ещё и нарочно упрашивал его взять меня в поход, уверял его, что мне хочется более всего на свете показать ему, моему покровителю, под рукою-покровом коего я обретаюсь, свою воинскую доблесть.

Войска выступили в поход. Сейчас они движутся на Белгаон, и у них нет иного пути, кроме как через ущелье. Впереди пойдут воины царевича из Рас-Таннура. Я изострил стрелы моей смекалки и распахнул настежь ворота моего слуха. И вот что мне удалось узнать, подслушать! Микаил, царевич Рас-Таннура, умён; он задумал перехитрить всех вас. Но я не могу, благородный командир, поведать тебе тайну его замысла здесь, при всех. Даже среди самых верных людей могут оказаться предатели. Если ты веришь мне, прикажи отнести меня в свою палатку, там я всё скажу тебе с глазу на глаз...

Командир отрядов Мубарака задумался. Затем приказал своим людям раскрыть набедренную повязку пришельца. Но когда они это сделали, командир убедился, что пришелец действительно обрезан, как положено по закону Мухаммада. Тогда командир принял на себя вид забывчивости и отдал новый приказ своим людям, повелев им поднять на пришельце рубаху, чтобы сделалась видна грудь. Приказание было тотчас исполнено. Тогда командир принял на себя вид гнева и воскликнул:

— Подлый изменник! Ты посмел обмануть меня? Разве не ты говорил мне о своём отце, ударившем тебя кинжалом в грудь? И что же теперь оказалось перед моими глазами?! На твоей груди нет даже самого малого следа раны...

Но мнимый Маниклал в ответ на эти гневные слова даже и бровью не повёл, не смутился; только сказал спокойно:

— Господин! Я говорил тебе не только о моём ранении, но и о моём излечении. Лекари Махмуда Гавана излечили меня настолько хорошо, что даже и малого следа раны на моей груди не осталось.

Разумеется, командир помнил говорённое пришельцем и желал только проверить, не смутится ли тот. Увидев поведение пришельца и услышав его спокойную речь, командир тотчас сменил мнимый гнев на истинную милость.

— Можешь полагать, — сказал командир отрядов Мубарака, — что я уже поверил тебе. Но всё же я хочу задать тебе ещё несколько вопросов.

И он принялся расспрашивать мнимого Маниклала о городе Гоа, о кораблях, о морях и плаваниях купцов. Но Микаилу, уже давнему путешественнику, скитавшемуся и по морям, и по берегам, не были страшны подобные вопросы. Микаил отвечал подробно и вконец расположил к себе командира Мубараковых отрядов.

— А что ты можешь сказать мне о жизни и привычках султана и Махмуда Гавана? — спросил командир.

И разумеется, Микаил рассказал столь многое, что любые сомнения должны были рассеяться, как дым костра, поднявшийся к небу и тающий среди облаков. Но командир всё ещё не был уверен полностью. И потому спросил о числе коней, слонов, верблюдов и людей в войсках султана и царевича Рас-Таннура.

Но Микаил не растерялся и теперь.

— Наклони своё ухо к моему рту, господин, — попросил он. — Я осмелюсь повторить свои слова о том, что даже среди самых верных людей возможно встретить предателей. Потому свои ответы на твои вопросы я прошепчу на ухо тебе, чтобы никто другой не мог расслышать...

Тогда командир приблизил ухо ко рту мнимого Маниклала, и тот прошептал разные числа, сходные, в сущности, с числами истинными.

— Я поверил тебе! — сказал командир отрядов Мубарака, распрямляясь. И велел своим людям освободить руки и ноги мнимого перебежчика.

Микаил спокойно сел на земле и растирал щиколотки и запястья. Затем он поднялся и последовал за командиром в палатку. Никакого замысла, как действовать, Микаил покамест не имел. Он полагался лишь на своё чутьё обострённое и на свою смекалку. В палатке он прикинулся совершенно усталым, пошатнулся, будто едва держался на ногах, и попросил дать ему воды:

— Чашку воды и половину лепёшки, господин! И я буду готов рассказать всё, что мне ведомо.

В палатке нашлись и вода, и лепёшки, и кхичри. Микаил ел, пил, и, сторожко взглядывая поверх чашки, схватывал зоркими глазами каждую мелочь убранства палатки. Вдруг он увидел один предмет, любопытный его взору, и немедленно понял, как будет действовать. Ноги и руки Микаила теперь были свободны. Он отёр губы рукавом рубахи и тихо спросил командира: