Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

Сколько раз в своей следовательской практике он пользовался всяческими ухищрениями, чтобы добиться расположения к себе какой-нибудь красотки, подследственной или жены подследственного; он мог наобещать что угодно, он сперва унижал и растаптывал женщину с помощью других следователей, а затем выступал в роли спасителя, и женщина, иногда совершенно добровольно и даже по своей инициативе, становилась его любовницей… нет, наложницей, уверенная, что это поможет либо ей, либо близкому ей человеку. Иногда это помогало. Но не постель, а обстоятельства. Однако чаще всего — нет. И угрызения совести Артемия не мучили. «Издержки производства», — как говаривал Мишка Каган, «левая рука» — в отличие от Винницкого, бывшего «правой рукой», — комиссара госбезопасности третьего ранга Люшкова.

Артемий и сейчас, в разговоре с Цветаной, ловил себя на том, что в нем что-то зреет знакомое, промелькивая в голове отрывками мыслей о том, как бы заставить эту девушку пожертвовать собой ради спасения отца. Но он бы не взял ее, он бы… Нет, нет и нет! Пусть все идет так, как идет. И если она поверит и увидит, что именно он и никто другой… Но как же сделать, чтобы она поверила и увидела?

— А когда вы мне назначите встречу с папой?

— Что? Ах, да! Извините, Цветана, задумался. Встречу? Сегодня у нас что?

— Среда.

— Среда… Давайте, Цветана, в пятницу… Хорошо бы, если бы вы пришли все вместе: ваша мама, ваш брат и вы… Цветана. — Имя ее он произнес на этот раз почти по слогам и отметил, что произносить его доставляет ему удовольствие. — «Цветана… Цве-та-на! Прелесть, что за имя!» — подумал он.

— Разве там можно будет разговаривать? — удивилась она и глянула на него недоверчиво.

— Можно, Цветана. Но не о деле, а о том, как вы живете. Так мне и не нужно, чтобы вы говорили о деле… Совершенно не нужно, — с нажимом повторил он. — Но если вы скажете, что встречались со мной и что вы мне верите, то этого будет вполне достаточно… Да один ваш вид, Цветана, убедит вашего отца больше, чем всякие слова! — опять с неожиданной горячностью воскликнул он, и эта его горячность убедила девушку в его искренности больше, чем все сказанное им до сих пор.

— Давайте встретимся завтра, — предложил Артемий. — Примерно в это же время.

— Зачем? — удивилась Цветана.

— То есть как зачем? Вы мне расскажете, какое настроение у вашей мамы, что мне ожидать от вашего свидания с отцом. Если ваша мама будет настаивать на своем, то я разрешу свидание только вам. Видите ли, Цветана, у меня мало времени, — снова загорячился Артемий. — К тому же я веду еще несколько дел параллельно с делом вашего отца, поэтому мне нужны вполне предсказуемые результаты. Надеюсь, вы понимаете?

— Да, — прошептала Цветана. — Я понимаю.

Но Артемий видел: не понимает. Даже наоборот: слишком понимает, что он ищет встречи с ней не только ради отца. «Ну и пусть, — подумал он. — Так даже лучше. Пусть видит, что именно я и никто другой, что от меня зависит жизнь ее отца. Да и ее тоже. Ведь не ради игрушек я все это. И я не виноват, что она такая удивительная…»

Однако самое сложное предстояло Дуднику впереди: заставить некоторых бывших однополчан Кукушкина взять обратно свидетельские показание о его якобы вредительских и шпионских действиях, заставить партийную организацию полка изменить свое решение по поводу своего командира. В этом случае тоже нужна была какая-то необыкновенная изобретательность, потому что взятие назад своих «свидетельских показаний» и решения парторганизации ставило всех, кто давал эти показания и принимал решение, в двусмысленное положение: выходило, что они оклеветали своих товарищей, а за это можно и поплатиться. Следовательно, надо свое непосредственное начальство уговорить не принимать никаких мер к лжесвидетелям, а парткомиссию военного округа — не возбуждать партийных дел против членов партии полка. Конечно, если дело выгорит, Кукушкину в своем полку не служить, но до этого еще надо дожить, надо еще, чтобы оно выгорело.

Однако начальство Дудника не интересовало, каким образом он разрешит дело «группы Кукушкина» — лишь бы покончил с этим делом поскорее: дел слишком много, одни — по частичной или полной реабилитации, другие наоборот — по обвинению, потому что враги у советской власти как были, так и остались, и что с того, что врагами становились ни в чем не повинные люди, когда действительные враги оказывались вне подозрения. Партия приказала исправить ошибки — надо исправлять быстро и не оглядываясь назад. Но и дело делать тоже.

В полк, которым до ареста командовал полковник Кукушкин, Дудник не поехал, а вызвал повесткой в следственный отдел командира роты охраны аэродрома, адъютанта второй эскадрильи и секретаря парторганизации полка: все они проходили свидетелями вредительской и шпионской деятельности Кукушкина и еще двоих арестованных вместе с ним, а еще ранее — некоторых инженеров и техников.

Все трое приехали во второй половине дня в полковой «эмке».

Первым Дудник вызвал командира роты охраны капитана Обута. Встретил его у порога своего кабинета, дружески подхватил под руку, провел к столу, усадил, предложил чаю. Минут десять расспрашивал о службе, о том, что изменилось за последние месяцы, то есть со времени ареста командира полка, ни словом об этом аресте не упоминая. Капитан Обут отвечал уклончиво, не понимая, зачем его вызвали и куда клонит этот маленький следователь с орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, расположенных над левым карманом габардиновой гимнастерки. Он с шумом втягивал в себя горячий чай и с тревогой поглядывал на Дудника выпуклыми оливковыми глазами. Из его ответов, однако, можно было сделать вывод, что за последнее время в полку произошли решительные изменения в лучшую сторону: снизилась аварийность, укрепилась дисциплина среди летного и технического состава, усилилось политвоспитание, а в роте усилилась бдительность при несении службы.

— Это улучшение вы связываете напрямую с ликвидацией группы вредителей и шпионов во главе с командиром полка? — спросил Дудник как бы между прочим, даже не глядя в сторону комбата.

— Д-да… Пожалуй, да. Ну конечно! О чем речь! — все более воодушевлялся ротный. — Именно что с ликвидацией!

— Вот вы в своих свидетельских показаниях пишете, что в декабре прошлого года сами были свидетелем, как полковник Кукушкин и инженер полка капитан Крайнев в воскресенье появились на аэродроме якобы с проверкой несения караульной службы, затем лазали по самолетам, заглядывали под крылья и фюзеляж, а на другой день два самолета разбились — один при посадке, в результате чего погиб летчик, другой загорелся в воздухе, а летчик выбросился с парашютом, но парашют не раскрылся, и летчик погиб тоже. Однако в заключении комиссии, прибывшей из штаба авиакорпуса, нет даже намека на то, что обе катастрофы каким-то образом связаны с этим воскресным посещением полка Кукушкиным и Крайневым, а вы тогда даже не упомянули об этом посещении. Чем вы можете объяснить такие странности своей памяти?