Иван Жигалов - Командарм Дыбенко [Повести]

— Обязательно прочитаю, Захар, и ребят познакомлю…

Ночью партизаны отвезли Шуханова в лес. Никита Павлович положил на дровни мешок картошки, тщательно завернув его в тулуп, чтобы морозом не прихватило, половину бараньей тушки, несколько буханок хлеба, насыпал соли в бумажный кулек. Прощаясь, сказал:

— Как появится Александр Иванович, вмиг дам знать. А пока будьте там. Место надежное.

Как только Шуханов приехал в лес, он отозвал Тосю в сторону от землянки.

— Могу сообщить, что отца твоего мы разыскали, — сказал Шуханов.

Тося смотрела на командира настороженно.

— Он в Каменке?

— Да, он там.

— А что делает? Правда, что он староста?

— Староста, да не совсем обычный.

У Тоси на глазах навернулись слезы.

— А я не верила, думала — сначала разузнаю, а потом уже…

Шуханов растерялся.

— Ты лучше послушай, что я расскажу, а слезы вытри. — И поведал девушке все, что узнал от Камова и Иванова.

— Я ему верила… Не мог батя продаться. Не мог…

— Если хочешь — переходи жить к отцу или к тетке.

— Ой, что вы, товарищ командир! Из отряда я никуда не уйду!

Подошел раскрасневшийся Лепов. Он был возбужден.

— Теперь мы к немцам вхожи, — произнес разведчик. — Хотя, Тося, папаня твой — фальшивый староста, но все же… — И, засмеявшись, заключил: — На безрыбье и рак — дар божий.

— Легко тебе хихикать, — сквозь слезы проговорила Тося.

Шуханов обрадовался приходу Лепова:

— Оставляю вас. У меня дела. — И зашагал по снежной тропинке к черному зеву подземелья. Хотелось почитать камовские записки.

Шуханов перелистывал тетрадь старшины 1-й статьи Захара Камова, делая на полях кое-какие пометки. Из рассказов Тоси Чащиной и самого Захара Камова он уже много узнал о жизни партизанского края, да и познакомился с некоторыми его людьми. Но ему этого было мало. И он стал жадно вчитываться в каждую страницу. Некоторые записи ему казались слишком вычурными, другие волновали своей непосредственностью.

Постепенно ему стали открываться новые грани жизни и борьбы во вражеском тылу.

От еды Никита Павлович отказался. Он ждал гостя и отлучаться не мог.

Большая изба Иванова была крайней в деревне, стояла на горе, и проходившая по берегу реки дорога хорошо просматривалась километра на три. На ней он заметил подводу Сащенко. До войны Прохор ничем особенным в колхозе себя не проявлял. Исправно пас коров да с женщинами переругивался. Был он малого роста, рябой, неказистый. Зато жена Авдотья высокая, сильная. Бывало, выпьет Прохор, идет, а ноги не слушаются, подкашиваются. Увидит его жена, выскочит из избы, подхватит мужика под мышки, притащит домой и долго-долго доказывает, что проклятое зелье совсем подточит и без того чахлое его здоровье… Когда немцы приближались к Каменке, по предложению Назара Иванова — секретаря партийной организации колхоза — ему передали колхозную лошадь, которую Прохор почему-то назвал Химерой.

Вскоре подвода подкатила к избе.

— Принимай гостя, борода! — крикнул Прохор, улыбаясь беззубым ртом.

Карпов спрыгнул с телеги, протянул руку, тепло и просто сказал:

— Не знаю, ждал или нет, Никита Павлович? Все равно принимай.

— Назар наказывал, что будешь, только когда — не известно.

Карпов кивнул головой на воз:

— Маслишка привезли… Только ты с ним поосторожнее.

Иванов не понял, но не показал виду, а подошел к телеге. Прикрытые сеном, на телеге стояли два ящика. Они были тяжелые — насилу до бани донесли втроем.

Очень хотелось Иванову спросить, что же это за масло, но не решился, ждал, пока Карпов сам скажет. А услыхав, что в ящиках тол, заволновался.

— Не бей по ящикам молотком и не вздумай растоплять баню, — не то серьезно, не то шутя сказал Карпов.

Сащенко уехал.

Иванов провел Карпова в избу. Припомнилось мирное время. Тогда все шло по-другому. Бывало, остановит секретарь райкома партии машину у крыльца и запросто забежит в гости, жена Никиты, Прасковья Наумовна, быстро самоварчик согреет. Карпов любил чаевничать, а от вина всегда отказывался.

— Как живем при новых порядках? — устремил он на хозяина колкий, прищуренный взгляд.

— Надо бы хуже, да нельзя, — ответил Никита. — Особенно нам, старикам, плохо. Завидую сыну: Назар мой как пошел летом с истребительным отрядом немецких парашютистов ловить, так и стал лесовиком. Будь я помоложе, не отстал бы от него… А задание твое выполнил. Жена помогала. Внуку Володьке секрет доверил. Сащенко и еще кое-кого привлек. Так что можешь осмотреть и оценить работу.

Старик исподлобья посматривал на Карпова. Как и раньше, тот чисто выбрит, опрятно одет, только глаза смотрят строже и как бы насквозь видят.

— Так вот я про Володьку. Пойду, говорит, к бате. Словно тот в соседнем поле хлеб убирает. И ушел.

Карпов внимательно слушал. Уважал он этого умного мужика, склонного к словотворчеству, мастера на все руки. Положил руку на его широкую спину и проникновенно сказал:

— У Назара отряд пока небольшой, но боевой. Немцев бьет, да и ему, конечно, достается. Внуку тоже дело дали. Скоро он вернется… Да и ты не древний старик, можно сказать, мужчина в расцвете сил и таланта. Мы и тебя загрузим. Дела всем хватит — и молодым и старым.

— Я же беспартийный. — Иванов прищурил левый глаз, помолчал и потом медленно сказал: — Все сделаю, Александр Иванович.

— Старосту своего надо поставить в Каменке.

У Никиты Павловича расширились глаза.

— Как, найдем подходящего человека? — спросил Карпов.

— Кто же пойдет?! Честный откажется, а прохвост не нужен. Не найдем. Нипочем не найдем!

Карпов изучающе смотрел на Иванова.

— А вот мы в «Красной звезде» церковь открыли. Попа своего нашли. Придется и тебе сходить к отцу Филимону…

— Да уж я и дорогу туда забыл. — Иванов пожал плечами.

— Вспомнишь. — Карпов дружески обнял его. — Вспомнишь. Привет от меня батюшке передашь… Ну а когда в деревне поставим своего старосту, он станет за нас с тобой молиться…

Спать легли поздно и рано проснулись.

— Пойдем-ка сходим в баньку, — сказал Никита Павлович Карпову.

— С удовольствием, — ответил Александр Иванович.

Не отставая от Никиты Павловича, он шел к баньке, стоявшей в конце сада на самом косогоре. Деревня еще спала. Над низинными пожнями за рекой стелился густой туман. Александр Иванович снял кепку и провел ладонью по волосам. На пышной русоватой шевелюре просвечивали седины, особенно заметные на висках.

Никита Павлович, пропустив гостя вперед, вошел следом за ним в предбанник. Закрыв дверь на крючок, поплевал на ладони, взялся руками за дверцу печки и легонько вытянул всю топку. Отставив ее в сторону, достал из кармана коробок спичек, снял висевшую на стене лампочку-коптилку, поправил фитилек и зажег.