Иван Жигалов - Командарм Дыбенко [Повести]

— Как пить дать, с важным делом. — Иванов вспомнил слова Карпова о пилюле, которая будет преподнесена немцам. — Силы у нас выросли, пора и за большие дела браться. Мы им еще покажем, где раки зимуют.

— Самое важное сейчас — сбор продовольствия, — сказал Камов…

А некоторое время спустя в землянке под баней собрались Чащин, Сащенко и Камов. Баню накануне топили, было тепло, и они, покуривая, говорили о недавнем большом походе партизан.

— Молодцы наши, так-то. Уж бить так бить! — произнес Иванов.

— Эх, жаль, меня там не было. Я бы…

— У нас своих забот полон рот, — тут же ответил Никита Павлович.

— Каждый должен выполнять порученное дело, — как всегда, спокойно сказал Камов.

— Что верно, то верно, — согласился Чащин. — А все же наши молодцы.

А разговор вели они вот о чем. Командование Северо-Западного фронта в начале второй половины января решило совместно с партизанами захватить город Холм, где разместился сильный немецкий гарнизон. Для этого и приезжал в Лесную республику полковник Терехов. В походе участвовали многие партизанские подразделения, в том числе и бригада Волкова. Удар для немцев оказался неожиданным и довольно ощутимым. В донесении, которое Камов передавал в Ленинград, говорилось: «Уничтожили много боевой техники, разрушили две радиостанции, стационарный узел связи, на улицах города и его окрестностях истребили шестьсот двадцать пять вражеских солдат и офицеров. Мы потеряли пятьдесят два бойца…»

Но Холмскую операцию, как она была задумана вначале, полностью осуществить не удалось. Части Красной Армии, спешившие к городу, вынуждены были еще в пути следования вступить в бой с крупными силами врага и поэтому к намеченному сроку подойти не сумели. И хотя партизанам пришлось отступить, поход этот, как считал Волков, имел огромное значение: боевой дух у людей поднялся, они проверили свои силы и убедились, что способны совершать большие боевые рейды и громить крупные гарнизоны гитлеровцев…

— Уж если смогли напасть на Холм — такой укрепленный город, то скоро и с фашистским гарнизоном в «Красной звезде» удастся покончить, — сделал вывод Никита Павлович.

За стенами бани бесновался ледяной ветер.

— Ишь, гудит, каналья, ажно стены дрожат, — промолвил Сащенко.

— Время, — проворчал Никита Павлович. — Январь к концу подходит: году начало, зиме середина. А что снегопад, так он наш помощник. Так-то.

— Всех шухановских ребят проводил? — поинтересовался Чащин.

— Четверо еще осталось. Не сегодня завтра и за ними придут связные…

Пурга не унималась. У изгородей, близ кустов, у каждого бугорка белые горы намело. Коль ночью собьешься с дороги — пиши пропало.

— В непогодь пробираться надежней, — заключил кто-то.

Никита Павлович тяжело переживал: «Идут в пекло, далеко ль до беды».

— Ничего, Никита, все образуется, — успокоил друга Чащин…

Впереди — белая стена, ничего не видно. Люди идут за проводником. Шуханов то и дело проваливается в сугробы. Полежит минуту — поднимется, сделает два шага — остановится, чтобы дух перевести. Он сильно устал. Ветер донес приглушенный голос Карпова:

— Держись, Петрович! Теперь уже скоро.

Карпов подхватил его под руку, крикнул в самое ухо:

— Видно, бесы на шабаш выползли, куролесят в потемках! Пришли наконец! Вот и деревня!

— Помешкайте малость, а я разведаю, все ли у Косова в порядке! — сказал проводник.

«А если не в порядке? — подумал Шуханов. — Куда теперь подашься?»

Проводник вернулся довольно быстро, повел к избе. Шуханов заметил, что все окна наглухо закрыты соломенными матами. Поднялись на маленькое крылечко. Дверь открылась, и они очутились в тепло натопленном помещении. За перегородкой, наверное в кухне, еле-еле светился ночничок.

Шуханов снял шапку, и на пол свалился ком снега.

— Сбрасывайте полушубки-то, — певуче проговорила из-за перегородки женщина. — Как добрались-то? Василий ой как беспокоился.

— Как у вас? — спросил Карпов.

— Слава богу. Он тут близко. Сейчас придет.

— Да, мы и не поздоровались, — спохватился Александр Иванович и протянул руку. — Гостя к вам привел из Ленинграда, Василиса Николаевна. Знакомься.

— Ждали мы вас. Замерзли, видать… Вот погрейтесь горяченьким.

Шуханов, обжигаясь, пил маленькими глотками из поданной эмалированной кружки кипяток, заваренный сушеной малиной.

Распахнулась дверь, и в нее влез огромный человек, с густой черной бородой, в барашковой шапке и расстегнутом полушубке. Прохрипел:

— Здравствуйте, дорогие товарищи, — и протянул огромную руку.

Карпов представил:

— Косов Василий Александрович. Гроза фашистов.

В избу входили женщины, здоровались с Карповым запросто, будто только вчера с ним виделись, с любопытством поглядывали на Шуханова.

Беседа завязалась как-то сама собой. Всех интересовала судьба Ленинграда. Петр Петрович рассказывал обо всем, что знал, видел и пережил за последнее время: о родном городе и его людях, о страданиях и муках, выпавших на их долю, о мужестве и самоотверженности. Вспомнилась женщина, дежурившая около дома во время артиллерийского налета. Рассказал и о ней, и об Ане, отправившейся с двумя малышами накануне родов в опасную дорогу. Вспомнил мать и сестру Миши Журова, погибших под развалинами своего дома, убитых на фронте товарищей из ополчения.

— Нам не легко, а каково им-то, бабоньки родные! — крикнула пожилая женщина в сером платке, накинутом на плечи.

— Верно, Пульхерия! — раздались голоса. — Верно, Глебова!

— Помочь надо. Ведь дети там!..

— С голоду умирают!

Надрывный голос заглушил всех:

— Чем помогать-то? Самим жрать нечего! Скоро все подохнем!

Стало тихо-тихо, люди словно боялись заговорить, возразить соседке. «Ведь она права, — подумал Шуханов. — Ей, видно, очень тяжело».

— Что вы на меня зенки пялите! Кто накормит моих ободранцев? Пятеро их у меня! Голодные! — Женщина стала всхлипывать.

— Чего же кричать, Степанида? Нет у тебя ничего и не надо… Обойдемся, — опять сказала Пульхерия.

— Конечно, и нам не сладко. А с ленинградцами последним поделимся, — громко сказала Василиса Косова и добавила: — Люди же мы, родненькие вы мои!

— Тебе чего? — продолжала всхлипывать Степанида. — Муж под боком. А каково мне-то одной?

Секретарь райкома поднял руку, попросил всех успокоиться.

— Петр Петрович, покажи дневной паек ленинградского рабочего. Вот, посмотрите, можно на этом прожить человеку? — Он передал в первую же протянутую руку кусочек хлеба. — Ничего больше город выдавать не может. Пусто. А люди трудятся, производят оружие, воюют, дают отпор врагу.

Ломтик, похожий на комок земли, переходил из рук в руки. На него смотрели, вздыхали, плакали.