Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

В лагуне де Терминос они увидели обломки погибшей галеры…

Город Сьюдад-Реаль, столица провинции Чиапас, никак не оправдывал своего громкого названия «королевский город». Это был просто большой поселок с несколькими каменными домами, где жили богатые и знатные колонисты, и со множеством простых деревянных домов и хижин. Городской собор, тоже деревянный, был мал и беден, без украшений и даже без необходимой утвари.

Несмотря на сан епископа, Бартоломе жил также очень бедно. Он занимал вместе с монахами скромный деревянный дом около собора. Носил старую сутану простого капеллана, без всяких украшений. На стол его ставилась глиняная посуда, и пища была самой скудной, годной только для поддержания сил. Нечего говорить, что молодые монахи, которые садились за стол епископа, частенько вставали голодными.

Большая часть вещей Бартоломе погибла на затонувшей галере, иные были проданы в Кампече, но он ни о чем так не жалел, как о потере своих книг.

— Ах, Родриго, — сетовал Бартоломе по вечерам, когда они оставались вдвоем в тесной келье, — как мне не хватает Сенеки, Марка Аврелия, Данте и других моих друзей!

«И еще одной книги, которую я носил бы на своем сердце, как печать», — подумал, но не сказал Бартоломе. Его Петрарка, которого он пронес через все эти бурные годы, также погиб на затонувшей галере.

— Как много я отдал бы за самую маленькую библиотеку здесь, в Сьюдад-Реале, — продолжал он вслух.

— Но ведь можно выписать из Севильи эти книги, стоит только попросить ваших родных или друзей, — заметил Родриго.

— Нет, нет, Родриго, книги — дорогое удовольствие, мы не имеем права на это. В Кастилии надо просить денег на лекарства для больных, на продовольствие!

— Да, — улыбнулся Родриго, — клянусь вечным блаженством, я понимаю, когда наши молодцы постоянно рыскают в поисках еды, ибо ваши обеды поистине пища святого Антония.

— Они молоды, Родриго, а молодость нуждается в хороших и сытных обедах. То, чем бываем сыты мы, старики, мало для них.

— Ну, не знаю, как вы, — говорил усмехаясь Родриго, — а я бы сам не отказался от куска жареной козлятины или свинины! Хотя бы раз в неделю, — поспешно добавил он, видя, как огорчился Бартоломе.

Индейцы часто приходили со своими жалобами и горестями к Бартоломе. Всегда около дверей его дома находили утешение обиженные и несчастные. В одном только Бартоломе не мог помочь индейцам — освободить их от рабства.

Жители Сьюдад-Реаля оставались глухи к его проповедям и просьбам, к его ссылкам на «Новые законы». Никто не хотел лишать себя богатства, освобождать рабов-индейцев.

Богатые испанцы-колонисты говорили:

— Святой отец сам живет так бедно и плохо, что не в состоянии понять, чего лишается тот, кто богат! Если бы епископ сам не был нищим, он не стал бы проповедовать нам о благе бедности.

Однажды к Бартоломе пришла женщина индианка, бросилась к его ногам и, рыдая, сказала:

— Отец, я была свободна. Ты видишь, у меня на лице нет клейма. И все же меня продали в рабство, разлучили с детьми и мужем. Защити меня, спаси моих детей, они погибнут без матери…

И тогда Бартоломе, не найдя способа убедить колонистов выполнять законы короля, решился на крайнее средство. Он призвал городских священников-духовников — каноника Хуана Перреру и декана Хиля Кинтану — и сказал им:

— Мы пришли в эту страну с мечом и крестом и несправедливо завоевали ее именем короля и бога. Я знаю, что многие священники ссылаются на Аристотеля, оправдывая рабство. Но вспомните, что говорил Аристотель: о человеке, который незаслуженно стал рабом, нельзя сказать, что он раб. Следовательно, индейцы, ставшие рабами в результате несправедливой и захватнической войны, не могут быть названы рабами. И знайте, что богатства, нажитые испанцами в Индии, не являются законными, ибо приобретены путем насилия, тирании и захвата чужого. Я отныне запрещаю вам давать отпущение грехов и исповедовать тех христиан, у которых имеются рабы!

Каноник Перрера стал охотно и искренне выполнять указания епископа. Но декан Кинтана был другого нрава. Хотя он и обещал выполнять приказ епископа, на самом деле обманывал его. Он давал отпущение грехов колонистам, так как был на их стороне, любил деньги и получал немало подачек от богачей города. Он подливал масла в огонь, когда колонисты возмущались епископом, отказавшим им в праве исповеди.

— Сами индейцы будут смеяться над вами, — говорил Кинтана своим прихожанам, — если простой священник возвратит им свободу! Епископ, без сомнения, еретик, и надо бы сообщить о нем святой инквизиции в Кастилию!

Однажды вечером, когда светился огонек лампады в окне Лас-Касаса, выстрел из аркебуза чуть не ранил его. Испуганные монахи вбежали к Бартоломе.

— Вы живы, Бартоломе? — вскричал Родриго, схватив его за руку. — Они не ранили вас?

— Тише, тише, Родриго! Вы оторвете мне руку. Ничего со мной не случилось! — успокаивал их Бартоломе.

— Силы небесные! Ничего не случилось! Вас могли убить эти негодяи! А вы говорите, ничего не случилось! — продолжал волноваться Ладрада.

Касильяс хотел пойти на улицу и посмотреть, кто стрелял, но Бартоломе не пустил его:

— Нет, нет, Томас, опасность еще не миновала. Они могут принять вас за меня и снова стрелять. Идите спать, друзья, утром подумаем, что делать.

Хуанильо, тайком от Бартоломе и монахов, не спал всю ночь и дежурил у дверей дома.

День шел за днем, а положение становилось все хуже и хуже. Декан Кинтана плел свои интриги за спиной епископа. Уже не только к епископу, но и ко всем его монахам горожане относились с ненавистью и презрением. Выплата церковной подати была прекращена. Снова нависла угроза голода.

Наступил праздник пасхи. Бартоломе получил из Санто-Доминго от доньи Солано посылку. Решили отпраздновать это событие торжественным обедом. На третий день пасхи епископ пригласил к себе всех монахов, каноника Перреру, а также декана Кинтану.

— Я бы не стал приглашать на вашем месте этого интригана, — сказал Ладрада. — Знаете ли вы, епископ, что он во время пасхи, невзирая на ваш запрет, давал причастие не только тем, кто имеет рабов, но даже и тем, кто продает и покупает индейцев?

— Я слышал об этом, Родриго, — ответил Бартоломе, — и я хочу за обедом, в дружеской обстановке, повлиять на декана, чтобы подобные поступки не повторялись!

— Не повторялись! — насмешливо заметил Хордан Пьемонте, рослый молодой монах из Пикардии. — Неужели вы поверите этой лисе, ваше преосвященство?