Валерий Полуйко - Ливонская война

Пронский опять сопнул, нахмурился, но не сказал ни слова.

— Нынче большой воевода говорил мне, что покрывает пред государем воеводские козни, дабы раздором пущего вреда не причинить, — продолжал Серебряный, прямо и смело глядя на князя Владимира, чтобы видеть, какие из его слов сильней всего затронут князя. — Первому воеводе твоей дружины, князь, надлежит сейчас ехать со мной к Басманову и говорить с ним по сему делу.

— Пошто моему воеводе? — капризно воскликнул Владимир.

«Знаешь — пошто! — подумал Серебряный, глядя в метушливые глаза князя, и порадовался, что верно поставил себя в разговоре с ним и оттого ведёт дело в свою пользу. — Кабы не знал — выпер бы меня вон и слова бы не разменял со мной!»

— Оттого, князь, что твои люди больше всего козней творят!

— За такие слова, воевода, — в плети тебя! — вскинулся Владимир и крикнул слугам: — Взять его!

Слуги кинулись к Серебряному, скрутили по рукам.

— Опомнись, князь, — спокойно сказал Серебряный. — Твои плети подымут меня над тобой, коли Басманов пойдёт к царю с доносом.

Владимир, по-бычьи наклонив голову, с ненавистью смотрел на Серебряного.

— Пристало ли нам, князь, меж собой свариться, коли надо всеми нами занесён топор?! — с укором и уже совсем иным тоном, мягким и дружеским, сказал Серебряный. — Согласного стада и волк не берёт. А ещё речётся и так: собором и чёрта поборем.

— Отпустите его, — сказал Владимир и пристально вгляделся в Серебряного. — Дивный ты человек, воевода… А буде, просто лукав?

— Лукавство делу не помеха.

Владимир подступил к Серебряному:

— Речёшь: собором и чёрта поборем? — Он осторожно, даже трусливо приблизил своё лицо к лицу Серебряного и ехидно спросил: — А буде, сам чёрт и наусткивает тебя, а?

— Полно, князь, — невозмутимо сказал Серебряный. — Мы не торговцы из Китай-города! Пошто нам торговать один у одного доверие? Скажи мне: едет со мной Пронский иль нет? И делу — конец!

— Обычая не знаешь, воевода? Своих людей я сам сужу!

— Обычай я знаю, князь, да уж давно у нас на Руси не по обычаю всё ведётся. Не на суд едет Пронский! Судить его можешь токмо ты или царь. Басманов с ним говорить будет.

— Басманов мне в осьмое колено… Кабы не в десятое! — глухо и зло бросил молчавший досель Пронский. — Отопком щи хлебал, да в воеводы попал твой Басманов!

— Слышал, воевода?! Невместно Пронскому ехать к Басманову. Пусть сам Басманов едет к нему.

— В походе мы все без мест, князь. Да и не поедет сюда Басманов. Он поедет к царю.

Серебряный и Пронский ехали молча, отчуждённо… Серебряный, ехавший на полконя впереди, не видел Пронского, но знал и так, какую великую тяжесть везёт в душе воевода.

Пронский поехал сам, по своей воле, без княжеского принуждения. Да Владимир и не мог его принудить. Не было у князя такой власти над ним. Это Серебряный понял ещё в разговоре, когда окончательно стал требовать ответа — едет с ним Пронский или нет? Владимир тогда совсем потерялся. Всю спесь с него как рукой сняло. Только что угрожавший Серебряному плетьми, он вдруг стал просить его отговорить Басманова, рассудился подарками…

«Нетвёрд князь, нетвёрд», — думал разочарованно Серебряный. Он впервые так серьёзно столкнулся с Владимиром и неожиданно для себя самого разглядел под его напускной могущественностью и капризной гордыней слабую и нестойкую душу. Невесёлые думы прихлынули к Серебряному. Человек, с которым он связывал свои самые тайные и самые дерзкие надежды, оказался совсем не таким, каким он его представлял, и уж совсем не годящимся для той роли, которую отводили ему бояре в своей борьбе против царя.

Велико было разочарование Серебряного. Многое, ранее прочно утверждённое в его сознании, вдруг поколебалось, и он почувствовал себя так, будто его жестоко и коварно предали. Сам не зная для чего и почему, он придержал коня и с досадой сказал Пронскому:

— Нетвёрд князь наш…

— Зато имя его твёрдо! — вызывающе ответил Пронский.

— Имя? — равнодушно переспросил Серебряный.

— Да, воевода! — ещё с большим вызовом сказал Пронский. — Не забывай, он внук покойного великого князя Иоанна Васильевича, а отец его — Андрей Старицкий… Андрей Иоаннович! — имел такое же право на московский престол, как и отец нашего нынешнего государя. Ежели не большее!

Серебряный почувствовал, как всё-таки ненавидит его сейчас Пронский, так ненавидит, что даже не скрывает от него своих самых крамольных мыслей. Он чувствовал, что Пронский торжествует в душе, показывая ему своё бесстрашие, и этим бесстрашием унижает его, Серебряного, лицемерно, по его мысли, служащего царю. В другое время это взбесило бы Серебряного, но теперь он отнёсся к этому спокойно.

Весь оставшийся путь они снова молчали и не смотрели друг на друга, хотя и ехали теперь конь в конь.

Басманов встретил Пронского более чем холодно. Серебряный сразу почувствовал, что разговор будет тяжёлым. Почувствовал это и Пронский. Он важно сел на лавку, жёстко, в упор стал смотреть на Басманова.

Долго, затаённо и выжидательно длилось молчание. Пронский и Басманов, как два стравленных пса, обнюхивались и присматривались — один, чтоб покрепче ухватить, другой, чтоб половче увернуться… Наконец Басманов, поняв, что Пронский хоть и покорился, и приехал, но первым всё равно не заговорит, прервал молчание.

— Обещался я князю Петру не трогать твоей чести, воевода, — сказал он Пронскому, но это прозвучало не как уступка, а как угроза.

— Моей чести сам Господь Бог не затронет, — глухо обронил Пронский.

— Богу и ни к чему твоя честь, воевода. Пред Богом мы все лише душами закланы. В судный час призовёт он всех нас не на пир, а к ответу за все дела наши земные.

— Рясу бы тебе носить, Басманов! — съязвил Пронский.

— О деле паче говорили бы, воеводы, — вмешался Серебряный.

— Коли есть оно, дело?! — опять съязвил Пронский. — Гляжу я, воеводе вельми нравится местом своим тешиться! Токмо к месту ещё и честь потребна. А честь не утяжкой обретают. Не утянуть тебе нашей чести, Басманов: не под тобой мы, мы — под царём!

— Под царём — верно! — Басманов остался невозмутим. Он, должно быть, готов был и к худшему. — А хотели бы быть над ним! Посему и пакостите, и сычите, как змеи, яд свой изрыгая. Токмо своим же ядом и захлебнётесь. Кончилось ваше время! Отныне служба и раденье на первых местах, а не богатые кафтаны.

— Пошто же сам в богатый кафтан вырядился? Сермяжную худь прикрываешь?!

Басманов пропустил мимо ушей и эту издёвку Пронского. Он снял с крюка железное кольцо, подошёл к Пронскому, показал ему кольцо:

— Вот твоя честь! Сие кружало [15] Кружало — кольцо, соответствующее размеру пушечного жерла. Этим кольцом промеряли ядра. ты послал ржевским кузнецам, чтобы они по нём ядра ковали. Они наковали триста дюжин, а ядра-то в пушки не лезут! Буде, ты новых пушек наделал? Так яви их! А буде, сие кружало не ты слал? Так вот клеймо старицкое!