Мэриан Палмер - Война Алой и Белой розы

Дорожка, ведущая к пруду, была крутой, по ней шагала девушка — осторожно, изо всех сил стараясь придержать юбку. Как это ей удавалось, непонятно: обе руки были заняты. Фрэнсис повернулся, и при виде ноши мрачное выражение его лица вмиг изменилось — оно буквально расплылось в улыбке. Фрэнсис сел и протянул руку, девушка, найдя на траве место помягче, поставила рядом с ним полную до краёв чашу.

— Я принесла тебе немного поесть, — сообщила она.

Еда была завёрнута в салфетку, и девушка принялась неторопливо разворачивать её. Под салфеткой оказались пышная булка, кусок мяса в соусе, две сосиски, сладости и груша. Девушка беспокойно осмотрела угощение, а Фрэнсис наклонился и поцеловал её в кончик носа.

— Анна, тётушка же шкуру с тебя спустит. Я сегодня на голодном пайке, разве ты не знаешь?

— Да, кузен говорил мне. — Вид у неё был понурый, и Фрэнсис поджал губы.

Не в первый раз он подумал о том, как это Хамфри Тэлботу не икается, но трёхмесячные странствия по волнам семейного моря научили его осторожности, и он не произнёс ни слова. Фрэнсис целиком переключился на принесённую женой еду. Анна налила ему вина. Жадно заглатывая куски мяса, Фрэнсис проговорил:

— Стало быть, Хамфри тебе уже всё поведал. Очень мило с его стороны! Что же, он думал, я сам ничего не скажу?

Анна нервно теребила платье.

— Он сказал… Он сказал, что ты оклеветал принца Уэльского и оскорбил королеву [62] «…оскорбил королеву…» — Имеется в виду Маргарита Анжуйская, жена английского короля Генриха VI, находившаяся в изгнании во Франции «под крылом» Людовика XI. .

— Ах вот как, он считает это клеветой? Да ведь я всего только и сказал, что незачем ему волноваться: вряд ли Эдуард Ланкастер будет походить на Простака Гарри, потому что отцом-то его скорее всего является Сомерсет [63] «…вряд ли Эдуард Ланкастер будет походить на простака Гарри, потому что отцом-то его скорее всего является Сомерсет» — Простаком Гарри Фрэнсис называет короля Генриха VI. (См. также коммент. № 41. . Я думал, что, наоборот, это должно его успокоить. Впрочем, в любом случае жаль, что ваш дядюшка вмешивается в наши отношения. — Фрэнсис почесал за ухом, словно оно всё ещё горело от прикосновения ладони Тэлбота. Правда, незабываемое выражение лица Хамфри могло бы вытеснить это ощущение. В молчании Анны чувствовалось явное неодобрение, и, искоса посмотрев на неё, Фрэнсис выдавил из себя: — Ладно, напрасно я так о Простаке Гарри. Старый Ланкастер вполне безобиден, даже с короной, которую граф Уорвик напялил на его пустую башку. Вряд ли он сам этого хотел, дурачок.

Это было самое большее, что Фрэнсис мог из себя выжать, но Анна, казалось, его не слышала.

— Вы говорите о короле, — важно и холодно произнесла она. Фрэнсис лишь поднял брови и снова улёгся на траву, скрестив руки за головой.

— Но я же сказал, что он совершенно безобиден, — мирно заметил Фрэнсис. Однако и это на Анну не произвело никакого впечатления. В глазах у неё мелькнула искра гнева.

— Дядя говорит, — тщательно подбирая слова, начала она, — что граф Уорвик хочет, чтобы всё было, как он велит, пока он ждёт из Франции принца Эдуарда и королеву. Дело в том, что у него много врагов, и господа вроде графа Оксфорда и родича моего дяди Шрусбери недовольны, что лорду из семьи Йорк отдаётся предпочтение перед теми, кто и в самые трудные времена верно служил Ланкастерам.

— Да, и не забыть бы ещё про лорда Стэнли, который вроде сделался более правоверным ланкастерцем, чем все они вместе взятые, — рассмеялся Фрэнсис. — Я слышал, он был в свите Уорвика, когда Его Светлость вошёл в Лондон и тут же направился в Тауэр [64] Тауэр — замок-крепость в Лондоне, на берегу р. Темзы. Древнейшая часть Тауэра — романская Белая башня (ок. 1078–1085 гг.). До XVII в. одна из королевских резиденций и одновременно (официально до 1820 г.) главная английская тюрьма. С 1820 г. — Арсенал (функционирует как музей). вызволять Генри, куда сам же его и упёк пять лет назад в угоду королю Эдуарду. Как удивительно всё перепуталось, право! Оксфорд — Стэнли — Шрусбери — Уорвик, не говоря уж о герцоге Кларенсе, который теперь мальчиком на побегушках у своего тестя. Интересно, о чём они за столом разговаривают. Ведь за последние десять лет они только и знали, что грызлись.

— И ещё мой дядя, — ледяным голосом произнесла Анна. — Вы забыли про дядю.

— А, ну да, разумеется, лорд Тэлбот! — воскликнул Фрэнсис. Они сердито посмотрели друг на друга. Внезапно лицо его осветилось улыбкой, он притянул Анну к себе.

— А ну их всех к чёрту! Перестань дуться, дорогая.

Анна упёрлась было, но затем, явно смягчённая покаянным выражением, появившимся у него в глазах, с трудом подавила улыбку. Обняв её за талию, Фрэнсис другой рукой разрезал грушу на четыре части. Вместе они быстро расправились с ней. Анна откинулась на плечо мужа.

— Вот так-то лучше, — довольно сказал он. — А теперь, если мы освободимся ещё и от этого… — Он потянулся к целому сооружению у неё на голове (скорее всего это была шляпа в форме сердечка из какого-то жёсткого, неподатливого материала, поверх всего спускалась кисейная вуаль). Подо всем этим прятались роскошные косы, которые так и засверкали медью на солнце. Фрэнсис взял Анну за подбородок, она поёжилась и бросила взгляд через плечо, а он сжал пальцы.

— Перестань ёрзать. Я хочу тебя поцеловать.

Наступило молчание. Через некоторое время Фрэнсис критически заметил:

— Не очень-то по душе мне это платье, мадам, оно какое-то удручающе скромное, знаете ли. Так что будет лучше, если мы…

Кожа её отливала молочной белизной, лишь на щеках и шее были золотистые пятнышки. Они так много времени проводили на воздухе — осень выдалась на удивление тёплой, — что прямо по линии выреза солнечные лучи провели на коже Анны чёткую линию. Зелёные глаза её, сейчас затенённые дважды — собственными ресницами и его склонённой головой, — неожиданно пристрели голубоватый оттенок. Шорох барсука, донёсшийся откуда-то снизу, так же грубо оборвал тишину, как если бы это был шаг человека: поспешно выпрямившись, Анна одёрнула платье. Фрэнсис насмешливо наблюдал за ней, но, видя её смущённую улыбку, промолчал и только взял за руку. Уступая его ласке, она робко сказала:

— Хорошо бы, ты не воевал постоянно с Хамфри.

Поглаживая её ладонь, Фрэнсис ответил с лукавой улыбкой:

— Да я и не воюю, тем более постоянно: ведь он же здесь не всё время.

— Ну, спасибо хоть на этом, — буркнула она, и Фрэнсис виновато засмеялся.

— Ну что тут поделаешь, любовь моя, — даже ради тебя не могу вынести твоего кузена. Так что и впрямь тебе надо радоваться, что в последнее время он всё больше в Оксфорде живёт; иначе мы давно бы уже друг другу кости переломали. — Улыбка на её лице сменилась выражением упрёка. Опершись на локоть, Фрэнсис нервно ухватился за пучок пожухлых цветов, сухие стебли подались легко.