Мэриан Палмер - Война Алой и Белой розы

Он почувствовал, что она задрожала, её пальцы впились ему в плечи. Фрэнсис мягко отстранил жену, отступил на шаг. Филипп, стоявший позади, направился к выходу — со двора донёсся конский топот: это из Тьюксбери вернулись слуги, которых они обогнали по пути. Но Фрэнсис ничего не слышал. Взгляд его был прикован к человеку на лестнице.

— Это ваша работа, Тэлбот. Вы что же, думали, я не пойму?

— Фрэнсис, он ранен, — негромко, но настойчиво произнёс Филипп.

— Тем хуже для него. — Фрэнсис даже не повернулся. Глядя на меч, беспомощно болтающийся у Хамфри в руке, он начал искать на поясе нож. Ещё шаг вверх по лестнице — и Фрэнсис уловил сзади чьё-то быстрое движение. Его крепко схватили за запястье, стараясь вырвать оружие. Опять-таки не глядя, он освободился.

— Не вмешивайтесь, Филипп!

Он изо всех сил сжал кулаки и случайно попал локтем во что-то мягкое. Не раздалось ни звука, но Фрэнсис и так понял, что натворил. Он круто повернулся и, выронив из рук нож, увидел, как Анна скатилась с лестницы, пересчитав все ступеньки. Она лежала неподвижно, полуприкрыв лицо рукой: виден был только след от удара.

Филипп подоспел к ней раньше всех. Фрэнсис через секунду был рядом. Отстранив кузена, он стал на колени посмотреть, что случилось, и тут же почувствовал на плече руку Хамфри.

— Убирайтесь отсюда, Ловел! Вам что, мало того, что вы уже натворили?

Фрэнсис пропустил эти слова мимо ушей. Он сражался с тесёмками и застёжками на платье Анны. Некоторые сплелись в узел, так что ему пришлось рвать тесьму. Пальцы его дрожали.

— Позовите служанок, Тэлбот. Я отнесу её наверх.

Хамфри опустился на колени рядом с Фрэнсисом и взял Анну за руки. От лица у неё отхлынула кровь.

— Если она умрёт, я убью вас, Ловел. Попомните мои слова, — прошипел он.

— Позовите служанок, идиот, — подняв голову, негромко повторил Фрэнсис. — Наши счёты мы уладим потом, об этом не беспокойтесь.

Тут Анна всхлипнула и зашевелилась. Она непонимающе посмотрела на Фрэнсиса и слабо оттолкнула его; он поднял её на руки:

— Тихо, тихо, любимая. Я отнесу тебя в постель.

Она снова попыталась оттолкнуть его, но безуспешно. Анна разрыдалась, стиснула руки. Хамфри поглаживал её пальцы, бормоча что-то успокаивающее.

— Чёрт побери, Тэлбот, — взорвался Фрэнсис, — вы что, здесь целую вечность собираетесь торчать? Разве не видно, что происходит?

Не выпуская Анну из рук, Фрэнсис попытался подняться. Она потянулась к кузену, двинувшемуся было наверх:

— Хамфри… Хамфри, не надо…

У неё перехватило дыхание. На месте, где волосы прилипли ко лбу, образовалось ржавое пятно.

Хамфри склонился над ней.

— Да, дорогая?

— Пожалуйста… Пожалуйста, пусть он ко мне не прикасается.

В напряжённой тишине послышались шаги — к холлу шёл Уилл Паркер. С величайшей осторожностью Фрэнсис нагнулся и опустил Анну точно на то место, где она лежала. Поднявшись, он обежал комнату невидящими глазами: в них застыло какое-то странное выражение — то ли страха, то ли отчаяния, то ли боли. Точно такое выражение Филипп уловил однажды во взгляде одного канонира [87] Канонир (фр., воен.) — младший чин в артиллерии, соответствующий рядовому в пехоте, в буквальном смысле — «пушкарь». из Уэльса. Осколком разорвавшегося неподалёку ядра ему оторвало руку — в первый момент он не понял, что произошло. Заскрипела дверь, и, не оборачиваясь, Фрэнсис резко бросил через плечо:

— Паркер!

Анна беспокойно зашевелилась на полу, бесшумно глотая слёзы. Оруженосец не мог скрыть испуга на обычно весёлом лице. Он быстро подошёл к Фрэнсису.

— Случилось несчастье. Прошу вас отнести мою жену в спальню. Господа покажут вам дорогу.

Фрэнсис прошёл к длинному столу под навесом и встал, повернувшись спиной к лестнице; оруженосец поднял Анну и следом за Хамфри стал подниматься по лестнице. Наверху хлопнула дверь, несколько минут спустя она открылась вновь, из комнаты вышел Паркер. Послышался голос Хамфри, он звал на помощь. Перепуганная горничная скатилась с лестницы, вылетела на кухню и тут же вернулась с тазом воды. Фрэнсис всё ещё стоял у стола, упёршись ладонями в крышку. Метнув на него неприязненный взгляд, горничная побежала наверх. Вновь хлопнула дверь, и воцарилась тишина.

Ребёнок родился поздно вечером. До этого дом словно вымер. Слуги давно пошли спать, а из-за закрытой двери наверху не доносилось ни звука. Беспокойно меряя шагами гостиную, Филипп с трудом удерживал себя от того, чтобы вернуться в холл, где виднелась фигура кузена: тот стоял у высокого узкого окна, отрешённо глядя на полную луну. Казалось, он совершенно ушёл в себя: бросая на него взгляд, Филипп всякий раз тут же отворачивался.

Около десяти вечера из комнаты Анны вышел Хамфри и позвал Фрэнсиса. Тот резко обернулся, поднял голову и пошёл наверх.

Филипп продолжал расхаживать по гостиной. Комната радовала глаз. Один её угол был целиком занят огромной кроватью под балдахином. Тут смутно маячил призрак покойной леди Тэлбот. Вдоль стен стояли буфеты с тарелками, кувшинами, солонками. Здесь был стол — за ним собиралась семья, когда в доме не было гостей или хотелось домашнего уюта. Повсюду виднелись ясные следы недавнего прошлого. Филиппу захотелось пить, и испуганный слуга быстро принёс кувшин. Покрывшись от слабости потом, постоянно потирая вдруг заболевшее плечо, гадая раздражённо, сколько ещё это может продолжаться и когда же он наконец станет полноценным человеком, Филипп потянулся к кувшину. В нём оказалось вино, которого он вовсе не хотел. В этот момент за спиной послышались шаги Фрэнсиса. Филипп резко обернулся.

— Да, всё позади. — Фрэнсис прошёл в середину комнаты, остановился на мгновение, затем отошёл к резному туалетному столику напротив обеденного стола — там стояли, отражая пламя свечи, серебряные блюда.

— С Анной, говорят, всё будет в порядке. Это была девочка.

— Фрэнсис. — Филипп потянулся было к напрягшемуся плечу кузена, но, не встретив ответного движения, остановился. — Даже не знаю, что и сказать.

— А что тут говорить? Да и не надо никаких слов — я и так уже достаточно наслушался. — Фрэнсис поднял глиняную миску, ковыряя зазубрину на месте отколовшегося куска. Поставив её на место, он спокойно сказал: — Что же, здесь нас больше ничто не удерживает. Не возражаете, если я скажу Грегори, что утром мы уезжаем? — Лицо его напоминало маску. Филипп помолчал немного, напрягая усталые мозги. Он хорошо понимал, что неверное слово может всё испортить, но, как назло, только такие слова и лезли в голову.

— Боюсь, что придётся немного задержаться, — вымолвил он наконец. — Глостер дал мне поручение, но даже независимо от этого он не ждёт нас в Лондоне так быстро, а при нынешнем положении дел — тем более.