Бернард Корнуэлл - Азенкур

– Мы куда? – спросил Томас Скарлет.

– На вершину, – коротко ответил Хук.

– А потом что?

– А потом ждать. – Хук и сам не знал ответа.

Откуда-то донесся едкий запах древесного дыма – то ли рядом поляна углежогов, то ли где-то у костра греются арбалетчики, дожидаясь появления врагов на вершине холма.

– Так выпустим же кишки из вонючих мерзавцев! – передразнил сэра Джона Уильям из Дейла.

– Тихо! – бросил Хук. – Прибавьте шагу!

Если поблизости засели арбалетчики, незачем изображать из себя легкую мишень: чем быстрее идешь – тем труднее в тебя целиться. Впрочем, Хук чувствовал, что врагов за деревьями нет, лес был безлюдным. Выслеживая браконьеров в угодьях лорда Слейтона, он всегда ощущал их присутствие не зрением или слухом, а каким-то неопределимым чутьем. Оно-то теперь и говорило, что здешний лес пуст. И все же откуда-то шел запах дыма, так что на чутье полагаться не стоило.

Склон сделался пологим, деревья расступились. Хук по-прежнему вел друзей на восток, держась подальше от настороженных английских лучников, как вдруг лес кончился, и они, ступив на вершину, чуть ниже увидели дорогу, бегущую вдоль гребня холма.

– Луки, – скомандовал Ник спутникам, хотя свой доставать пока не стал.

Слева ему послышался звук, который не мог исходить от отряда сэра Джона: где-то рядом стучали копыта.

Четверо лучников, притаившись за деревьями над дорогой, вслушивались в топот, который становился все явственнее. По звуку Ник понял, что конь всего один. Затем на дороге показался всадник, скачущий на восток. Под темным плащом, из-за которого всадник был почти неразличим, оружие не угадывалось, и Хук скомандовал:

– Не стреляйте. Он мой.

Ник подождал, пока всадник не приблизится, и, прыгнув из укрытия, вцепился в поводья. Коня развернуло, он встал на дыбы. И Ник, ухватив свободной рукой плащ всадника, рванул его вниз. Заржавший было конь присмирел, почуяв твердую руку. Всадник с глухим вскриком тяжело плюхнулся на дорогу и попытался отползти, но Хук пнул его сапогом в живот. Тут подоспели Томас, Мэтью и Уильям.

– Да он монах! – удивился Уильям из Дейла, поднимая пленника на ноги.

– За помощью поскакал, – высказал Хук нехитрую догадку.

Монах начал возмущаться, лопоча громко и быстро.

– Заткнись, – велел ему Хук, так и не разобравший ни слова.

Монах, словно в ответ на угрозу, начал орать, и Хуку пришлось его ударить. Голова пленника дернулась назад, из носа хлынула кровь, и монах – молодой и отчаянно напуганный – тотчас замолк.

– Сказано – значит заткнись! – повторил Хук. – Вы трое! Свистите громче!

Уильям, Мэтью и Томас засвистели «Плач по Робин Гуду», и Хук повел коня с пленником обратно по дороге, вскоре свернувшей влево, к большому каменному зданию с башней.

– Une église? [13] Церковь? (фр.) – спросил монаха Ник.

– Un monastère [14] Монастырь (фр.) . , – глухо ответил тот.

– Свистите, не останавливайтесь! – напомнил Хук спутникам.

– А что он сказал? – встрял Том Скарлет.

– Сказал, что тут монастырь. Свисти!

Из монастырской трубы поднимался дым – вот откуда шел запах, настороживший Хука по пути к вершине. Судя по всему, никто из людей сэра Джона здесь еще не появлялся. Пока Хук вел свой маленький отряд к зданию, открылась калитка, и огонь от фонарей осветил группу монахов, стоящих в воротах.

– Стрелы к бою, – велел Хук. – И свистите, черт бы вас побрал!

Высокий и худой монах с седыми волосами, одетый в черное, вышел к дороге.

– Je suis le prieur [15] Я приор (фр.) . , – объявил он.

– Что он сказал? – встрял Том Скарлет.

– Что он настоятель. Свисти, тебе говорят!

Приор уже протянул руку, чтобы увести окровавленного монаха, когда Хук угрожающе к нему обернулся, и седой настоятель отступил. Зароптавшим монахам тоже пришлось утихнуть, потому что из леса потянулись другие лучники, а из-за угла монастыря уже выходили сэр Джон Холланд с приемным отцом в сопровождении латников.

– Молодец, Хук! – еще издалека прокричал сэр Джон Корнуолл. – Добыл коня!

– И монаха, сэр Джон, – ответил Ник. – Наверное, скакал за подмогой.

При виде латников, заполонивших дорогу перед монастырем, приор осенил себя крестом и, подойдя к остановившемуся рядом с Хуком сэру Джону, пустился в пространные жалобы, сопровождая их частыми жестами в сторону Хука и окровавленного монаха. Сэр Джон поддел монаха за подбородок и повертел его лицо в лунном свете, оглядывая сломанный нос.

– Вчера их наверняка о нас предупредили, – произнес он. – И они послали гонца рассказать, что мы высадились. Ты его бил, Хук?

– Бил? – по-идиотски переспросил Ник, соображая, какой ответ ему выгоднее.

– Приор говорит, ты ударил монаха, – осуждающе сказал сэр Джон.

Ник хотел было соврать, как обычно в таких случаях, но службу у сэра Джона не хотелось начинать ложью, поэтому он кивнул:

– Да, сэр Джон.

– Очень жаль, Хук, – едва заметно улыбнулся тот. – Король обещал повесить любого, кто поднимет руку на священника или монаха. Наш Генрих ударился в благочестие, так что подумай хорошенько. Ты его бил, Хук?

– Что вы, сэр Джон! Конечно нет! – тут же откликнулся Ник. – Даже и не думал!

– Разумеется, я так и знал, – кивнул сэр Джон. – Он просто свалился с седла, верно? И упал носом в землю.

Командующий любезно изложил настоятелю полученное объяснение и подтолкнул окровавленного монаха к остальной братии.

– Лучники! Все на хребет, вон туда! – Сэр Джон махнул рукой на восток. – И не сходить с дороги! Коня я заберу, Хук.

Дорога, на которой ждали лучники, шла резко вниз и затем поднималась на следующий холм, поросший лесом. На востоке занимался рассвет, начали бледнеть звезды. Питер Годдингтон разрешил сторожить посменно: пока одни стояли в дозоре, другим можно было поспать. Хука, прилегшего на мшистом пригорке, через час разбудил стук копыт. Освещенные лучами утреннего солнца, пробивающегося сквозь зелень, на дороге показались всадники во главе с сэром Джоном Корнуоллом. Лошади дрожали и выглядели испуганными. Хук догадался, что их только что вплавь подогнали к берегу и твердая земля им непривычна.

– К следующему гребню! – крикнул сэр Джон лучникам, и Ник, торопливо подхватив мешок со стрелами и зачехленный лук, пошел с остальными стрелками к востоку; за ними неторопливым шагом двинулись конные латники.

Вид с дальнего гребня открывался потрясающий. Справа море сужалось к устью Сены, южный берег которой покрывали низкие лесистые холмы. Холмы тянулись и с севера, а прямо перед Хуком, поблескивая под лучами утреннего солнца, начиналась дорога, мимо лесов и полей уводящая к городу и небольшой гавани, полной кораблей. Городская стена, плотно обступавшая гавань, оставляла незащищенным лишь узкий проток, выводящий к морю. За гаванью начинался город – крыши и церковные шпили, обнесенные высокой каменной стеной, которую местами загораживали выстроенные в предместьях дома. Над обширными предместьями, теснящимися вокруг города, возносились высокие стенные башни. Хук насчитал их две дюжины. И башни, и участки городской стены между ними были увешаны знаменами, трудноразличимыми издалека. Понять их смысл было нетрудно: город знал о высадке англичан и объявлял о своем неповиновении.