Эптон Синклер - Агент президента

Приём был назначен в четыре в Канцелярии. Погода была безветренной, солнце светило, и они шли пешком от офиса Генриха мимо множества холодных белых мраморных памятников немецкой славы. Строились новые здания в основном из серого шведского гранита. Они были частью общественных работ, о которых так сильно сокрушался герр доктор Шахт. Ланни не нарушил ничьего доверия, когда он рассказал о тревогах министра финансов. Генрих отметил: "Эти мощные здания простоят здесь ещё долго после того, как имя герра доктора будет забыто, и все признают их еще одним доказательством многообразия гения фюрера".

"Старая канцелярия" была построена для Гогенцоллернов, но была не достаточно хороша для бывшего рисовальщика открыток с картинками. Он добавил к ней так называемую "Новую канцелярию". Трехэтажное, массивное и прямоугольное здание, похожее на военную казарму, перенесённую на Вильгельмштрассе. На его верхних этажах расположились залы, посвященные величайшим произведениям Ади, включавшие модели новой городской ратуши, административных зданий, а также стадионов и бань, макеты целых городов, Prachtbauten , которые он собирался возводить. Генрих привел своего друга раньше назначенного времени по собственному предложению великого человека, чтобы показать ему эти чудеса.

Суровые эсэсовцы подозрительно осматривали всех посетителей, даже таких в форме Генриха. Тем не менее, эта пара имела соответствующие пропуска, и Ланни изображал надлежащее усердие, бродя по бескрайним коридорам с красными мраморными полами и стенами, увешанными гобеленами. Ровно в четыре они предстали перед двумя охранниками перед личным кабинетом Адольфа. Над двойными дверями было нечто вроде герба с двумя буквами "AГ" внутри конструкции. Посетители были переданы секретарю, и их церемонно ввели во внутреннее святилище.

Для Бергхофа и Коричневого дома фюрер выбрал модернизм и простоту. Но здесь его, по-видимому, победил дух Берлина, который отличался варварским великолепием. Он поставил перед собой задачу превзойти Муссолини в колоссальных размерах своего кабинета. Кабинет был отделан темным деревом и имел высокие широкие двери, выходящие в парк рейхсканцелярии. Там был широкий камин, над камином возвышалась статуя Бисмарка в полный рост, а неподалеку размещалась статуя Фридриха Великого. Письменный стол фюрера был слева на почтительном расстоянии. Он был широкий и большой, и на нем Ланни увидел книги по военной стратегии, увеличительное стекло, ряд цветных карандашей, и, неожиданно, пару очков, которые никогда не носились в общественных местах по соображениям престижа.

Чрезвычайно высокие потолки и сверкающие люстры, тяжелые драпировки и толстые ковры, на их фоне бывший художник выглядел карликом. Он был одет в синий гражданский костюм с белой рубашкой и черным галстуком, и на улице, если бы никто не видел его в кинохронике, он гляделся бы достаточно успешным бакалейщиком или Beamter невысокого ранга, скажем, таможенником, как его отец. Он потолстел с тех пор, как Ланни видел его в последний раз. Его щеки округлились, так же, как и его нос. Маленькие темные усы а ля Чарли Чаплин тоже подросли, но это не грозило ему дородностью.

Он был в любезном настроении. Доставляя себе удовольствие встречать в роскоши одного из своих обожающих его последователей и гостя из земли диких индейцев и ковбоев. В юности любимым чтением Ади был немецкий сочинитель бульварных романов по имени Карл Мэй, чьи бесконечные тома повествовали о благородном краснокожем и завоевавших его немецких эмигрантов в прериях. С тех пор ефрейтору мировой войны стало известно, что Америка обзавелась тяжелой промышленностью и могла производить пушки и снаряды, но его понятия об этом континенте были еще окрашены его ранними фантазиями. Он хотел иметь в своих друзьях Америку Карла Мэя, и сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был для него искрой этого желания. Так что это был не просто социальный визит, но дипломатический демарш.

Он поздоровался с обоими своими гостями, и когда он их усадил, то сразу набросился на Ланни: "Я думал, что вы собирались послать мне Дэтаза".

"Я предположил, что вы забыли об этом, герр рейхсканцлер", — сказал искусствовед.

— С чего это вы взяли, что я забыл?

— Я подумал, что вы просто делали это из вежливости.

— Я могу быть вежливым и по-другому. Я хотел картину, чтобы доставить себе удовольствие, и ещё потому, что я делаю то, что могу, чтобы содействовать развитию дружбы между двумя странами, а также, чтобы соединить наши две культуры вместе.

— Я должен извиниться за свою небрежность. Я буду рад сделать вам подарок и предложить вам одну из наших лучших работ Дэтаза.

— Вы делали такое предложение раньше, и я сказал вам, что я не мог позволить это. Вы сказали, что картины были предназначены для продажи, и я попросил купить одну. Я не богатый человек, вы, возможно, знаете, что я не получаю зарплату за ту должность, которую я занимаю, но немцы читают мою книгу, и я получаю авторские отчисления от продаж и могу себя побаловать искусством в скромной степени. Скажите мне, сколько стоят пейзажи Дэтаза на рынке?

"Цены значительно различаются, герр рейхсканцлер". — Ланни сделал несколько быстрых вычислений в уме. — "Некоторые из более мелких работ были проданы по цене восемь тысяч марок, но с другой стороны, на нашей персональной выставке в Нью-Йорке, перед большой паникой, мы продали несколько работ за сорок тысяч марок".

"Возьмём среднее", — сказал рейхсканцлер. — "Считаете ли вы тридцать тысяч марок справедливой ценой, чтобы отобрать для меня один из лучших ландшафтных и морских пейзажей?"

— С учетом какую рекламу это сделает, герр Гитлер, я должен считать, что я назначил для вас несправедливую цену.

— Не многие люди получают такую возможность, так что лучше пользуйтесь этим. Пришлите мне картину со счетом в обычной форме, и он будет оплачен.

Ещё некоторое время фюрер говорил об искусстве и об усилиях, которые он предпринимает, чтобы привить здоровые вкусы в Фатерланде. Свои вкусы он не защищал, а просто устанавливал. В течение пяти лет никто не отважился оспаривать его авторитет в этой области, так что всё выглядело естественно, а он считал этот вопрос закрытым. Искусство должно внушать людям здоровые нацистские идеалы. За искусство отвечал Департамент Образования и Пропаганды, возглавляемый доктором Юппхеном. Даже тот факт, что Юппхен лежал сейчас с подбитым глазом, не лишал силы его принципы, ни останавливал работу по их внушению. В то утро фюрер принял своего старого и дорогого друга Магду и довёл до её сведения в ясных выражениях приказ, что не должно было быть никакого развода и тем более скандала в Parteileitung. Как только Йокль, так фюрер назвал маленького доктора на языке его Рейнской области, встанет с постели он снова будет вызван в присутствие и тоже получит приказ. Он будет жить со своей женой, демонстрируя внешнее дружелюбие. Он будет раздавать роли молодым актрисам по их достоинствам, не требуя с них другой платы. В противном случае фюрер применит к Йоклю нацистский закон, требующий стерилизации всех лиц, имеющих наследственные физические дефекты, включающие косолапость.