Эптон Синклер - Агент президента

Сейчас они подошли к картине раненого солдата с головой на коленях у женщины. Kunstsachverständiger произнёс: "Эта картина напоминает мне работу моего бывшего отчима, который был известным французским художником Марселем Дэтазом. Может быть, вы знаете его работы?" Когда офицер был вынужден признать, что не знает, Ланни продолжал: "Фюрер является большим его поклонником, и попросил меня прислать ему несколько его картин. Я устраивал выставку работ моего отчима в Мюнхене три года назад. Курт Мейснер, Komponist, вы, возможно, знаете, Курта?"

"Ja", — герр лейтенант был рад иметь возможность сказать, наконец, что он встречал одного из многих выдающихся немцев, которых этот неординарный американец близко знал.

— Курт один из моих самых старых друзей. Я посетил замок Штубендорф на Рождество перед началом войны, которая разрушила Европу. Курт стал причиной моего столь раннего знакомства с фюрером, мы пошли на его выступления вскоре после того, как он вышел из тюрьмы, еще в те старые времена. Сначала я не проникся его идеями. Я думаю, что был в то время чем-то вроде социалиста.

"Мы все теперь социалисты, герр Бэдд", — напомнил другой. — "Национал-социалисты".

"Конечно", — поддакнул Ланни; — "Но я выбрал неправильный вид. Тогда я посетил фюрера в Берлине, и он объяснил мне всё, как он это чудесным образом делает. Но я говорил вам о картине. Она называется Сестра милосердия , и Курт и я, и ещё Генрих Юнг принесли её фюреру в Коричневый дом в Мюнхене. Вы бывали в Коричневом доме?"

— Nein, Herr Budd, ich bin ein Rheinländer.

"Ach, so?'' — И Ланни заговорил о самой красивой стране винограда и старинных замков, а также о герре Рейхсминистре докторе Йозефе Геббельсе, который был родом из этого региона, а также о фрау Рейхсминистр Магде Геббельс и об их доме и об их блестящей беседе. Потом он рассмеялся, и напомнил себе, что он должен был рассказать о Коричневом доме в Мюнхене. Он описал это элегантное здание, которое было построено по собственному дизайну фюрера. Он рассказал также о кабинете фюрера и его убранстве, и как фюрер восхищался Сестрой милосердия, каким он обладал чрезвычайно тонким вкусом в искусстве. Он был сам художником, и заверил Ланни, что не хотел ничего другого, но, увы, немецкий народ потребовал его службы, и он не мог думать о своем собственном удовольствии.

Фюрер говорил с удивительным знанием о технике французской живописи, это не соответствовало истине, но Ланни был уверен, что лишнее полено не повредит огню в камине. Фюрер говорил прочувственно о своём уважении к французской культуре, и его желание, чтобы этот великий народ подружился с Германией. Для этого было необходимо только переориентировать французскую политику, разорвать прочь зверский союз с еврейским большевизмом.

"Это было три года назад", — сказал искусствовед", — и теперь вы можете увидеть чудесное предвидение этого человека. На данный момент французы начинают понимать чудовищную природу своей оплошности. Скоро правительство этой страны внезапно и полностью поменяется. Вы можете мне поверить, что не пройдёт и несколько месяцев, и вы увидите, как русский союз распадётся и будет создан германский альянс, который будет длиться в течение тысячи лет, как сказал мне фюрер в Берхтесгадене".

В течение часа или двух молодой эсэсовец слушал вопросы иностранца, знает ли он, то или это, и чаще всего он должен был отвечать унизительно Нет. Но здесь было что-то, о чем он знал, и он сказал: "Я думаю, что я знаю, что вы имеете в виду, герр Бэдд. Я полагаю, что вы активно заинтересованы в нашем движении".

"На самом деле, так и есть", — ответил Ланни. И как если бы он совершил бестактность, он вернулся к картине на стене. — "Здесь у нас Давид, поздний и совсем другой стиль, отличающийся от Буше и Фрагонара. Он рисовал очаровательных дам, как вы видите. Но он стал революционером, и рисовал революционные сцены, страшные картины, но без сомнения, генерал Геринг захотел бы иметь такие образцы, только в качестве предупреждения немецкого народа. Все несчастия и разложение, от которых Франция страдает в настоящее время, идут от этого слепого восстания черни, которая смогла свергнуть своих правителей посредством копий и вил, но не смогла предотвратить передачу контроля в руки еврейских ростовщиков и спекулянтов. Вы согласны с такой интерпретацией французской истории, герр лейтенант?"

— Absolut, Herr Budd.

— Я чувствую, что слишком много говорю.

— О, нет, я уверяю вас, что я никогда не слушал более поучительного разговора.

— Я всегда чувствую себя взволнованным, когда посещаю такие старые здания. Этот замок, вы знаете, попал в руки революционерам. Они часто жгли здания, но у кого-то возникла более здравая мысль превратить этот замок в революционную штаб-квартиру. Вы можете представить себе сцены, которые происходили здесь. Толпы крестьян, шагающих и поющих свои неистовые песни, с кровавыми головами своих жертв на копьях. Вероятно, они ворвались в винные погреба и напились. В этом замке есть винные погреба, герр лейтенант?

— Да, конечно.

— Я полагаю, у вас тут также есть темницы?

— Есть небольшие комнаты в подвале, которые могут быть использованы для этих целей.

— С кольцами, установленными в кладке, которым могут быть прикованы заключенные?

— Я никогда не видел их, герр Бэдд.

"В этих старых местах иногда можно сделать ужасные открытия. Возможно, это заинтересует вас. И мы могли бы с вами пойти туда когда-нибудь и посмотреть, что можно там найти". — Лектор намекнул, а затем быстро отошёл от такого опасного предмета. Он вернется к нему позже.

Они прошли в музыкальную комнату, там в одном углу стоял маленький инструмент французского ореха с богатой резьбой и инкрустацией. "Ах, посмотрите, une épinette ! [20] Старинный музыкальный инструмент. " — воскликнул Ланни. — "Из него нельзя извлечь много звуков, но, несомненно, он бесценен как антиквариат. В музыке произошла та же эволюция, что и на войне, герр лейтенант". Перед инструментом стоял стул, и Ланни спросил: "Могу ли я попробовать?"

Он сел, поднял крышку, и слегка коснулся клавиш. Послышался негромкий жестяной звук, и Ланни сказал: "Это то, что деды наших прадедов считали музыкой. Многие из лучших произведений Моцарта были написаны для такого инструмента. Я видел клавикорды, на которых он учился играть в маленькой квартире в Зальцбурге, где он родился".

Ланни сыграл обрывок из фортепианной сонаты Моцарта; Затем он встал и прошелся по комнате к прекрасному современному французскому инструменту, роялю, и сел там. Он нажал на педаль громкости и ударил аккорды, и пошёл гром. Он играл Horst Wessel Lied , походную песню нацистов, написанную берлинским штурмовиком, который, как говорят, был сутенером. Марш обладал чётким быстрым ритмом, и Ланни мог быть уверен, что герр лейтенант Рёрих был воспитан на нем. Судя по его внешности, он был молодым человеком, когда его партия пришла к власти, и его нынешнее положение указывало, что он должен был вступить в Гитлерюгенд мальчиком. Die Strasse frei Den braunen Bataillonen! Это было пророчество, которое сбылось. Когда песня была написана, именно красные господствовали на немецких улицах, а теперь последний из них был либо мертв, либо в концлагере. Это была маршевая мелодия, которая будила кровь любого, независимо от того, что он мог подумать о словах.