Евгений Единак - Реквием

— Давай, — говорят, — постреляем! Посмотришь, как будут бегать душманы.

Навели на цель и кричат:

— Нажимай!

Я нажала кнопку. Наш реактивный снаряд полетел. Очень хорошо видно, как летит и взрывается. Взорвался рядом с лагерем. Никого не достали, но напугали, забегали. В полк прилетела на Рождество. Встретили хорошо. Совпало так, что баня уже была натоплена. Все девочки пошли в баню. Потом был стол. Так я встретила там Рождество.

— После встречи Рождества сразу же на службу. В нашем полку была медицинская рота. Все раненые сначала поступали к нам. Большинство операций выполняли в роте, на месте. Потом при первой возможности отправляли в госпиталя по профилям. Хирурги наши все были классные, молодцы. Все работали очень слаженно. Трудно сказать, когда они отдыхали. Операционные модули не выдерживали такой нагрузки. Надо было обрабатывать, убирать, стерилизовать. А они в одной операционной размоются, и через десять-пятнадцать минут уже оперируют в другой.

Сразу же после Рождества в Афгане начинается весна. Каждая весна хороша, но там вёсны удивительные. Утром выйдешь, вдоль ущелья меж гор солнце. Воздух такой чистый, кажется звенит. У подножья горных склонов в это время трава уже зеленеет. А зелень не такая как у нас. Впечатление, что гора опоясана изумрудом. В феврале начинают появляться подснежники. Так много! Настоящий ковер! Идешь и не знаешь, где ступать. Эти мгновения никогда не забудешь!

В одноклассниках безмолвие. После включения ноутбука взгляд упирается в окошки закладок. Не мигает ли?:

— Вам сообщение!

— ?

— На фоне молчания Люды Палий выплыло, вынесенное мной из моего детства, отцовское:

— О чем рассказывать?

Мой отец, призванный вначале войны румынами, сбрасывал американские «фонари» и «зажигалки» с крыш бухарестских многоэтажек, тушил пожары. Потом с территории Польши до взятия Берлина в составе противотанкового истребительного дивизиона. Из называли «дивизионом смертников». О боевых действиях отец рассказывать не любил. Он, как и многие мои односельчане, избегал таких разговоров. Отец не раз говорил:

— О чем рассказывать?

После митингов и юбилейных торжеств в дни Победы, мой отец, поскучневший и враз постаревший, никогда не наливал себе, как это принято видеть в кино и читать в книгах, фронтовые сто грамм. Сосед Брузницкий Михаил Романович, воевавший одно время рядом с отцом, рассказывал, что на фронте они вдвоем никогда не пили перед боем. Сливали в баклажку и оставляли на потом, после боя. Стопку самогона мой отец предпочитал ближе к вечеру после удачного дня и в хорошем настроении.

— Сказки о войне, — с нотками брезгливости говорил отец, — рассказывают те, которые не воевали. Те, которые в ту войну до июля сорок пятого отсиделись, прикрывшись бронью, в Ташкенте.

Это был один из родственников моего отца, до седых волос вещавший на митингах:

— Мы завоевали ваше сегодняшнее счастье!

— Мы умирали, чтобы жили вы, молодые!

— Не забудем тех, кто умирал рядом с нами на поле боя!

За десять лет около пятнадцати тысяч погибших в Афганистане. Четыре генерала, более двух тысяч офицеров, свыше шестисот прапорщиков, около двенадцати тысяч солдат, и 139 вольнонаемных. Из них более двенадцати тысяч в возрасте до 25 лет! Более трехсот погибших солдат и офицеров из Молдавии.

В Афганистан за десять лет были призваны более ста сорока дондюшанских призывников. Шестеро погибли на полях сражений. Уже дома тридцать пять воинов-афганцев ушли из жизни из-за ран и болезней. В настоящее время в живых осталось ровно сто человек.

Информация к размышлению: На дорогах стран СНГ ежегодно погибают свыше сорока тысяч человек. Более двадцати тысяч из них в возрасте до тридцати лет. Из них свыше тысячи детей! Ежегодно!

— О чём рассказывать?

— Людочка! Тягостно? Не выдавливай из себя. Это больно! Значит не время. Глава состоялась! Может, так лучше? Вижу ты на странице. В ОК я видел фото разбитого снарядами госпиталя или МСБ. Это, уверен, страшно по настоящему. Изначально было намерение дать один эпизод из твоего рассказа и завершить главу. Но, недосказанное порой говорит больше, чем пышная говорливость. Как говорят молодые: — Закроем тему!

— Люда! Я перекинул главу на электронный адрес Иры. Прочитайте вдвоем. Если что-либо надо убрать, добавить или оставить как есть, пиши. Твое мнение в целом жду в ОК. Это твоя глава, Люда!

— Прочитали. Менять ничего не надо. Выйди в скайп!

Из беседы по скайпу:

— В конце марта меня разбудил громкий треск.

— Стреляют, что ли?

В нашем спальном модуле нас было пятеро. Остальные дежурили. Кто-то из девчат включил фонарик. Операционная сестра, старше нас всех, прикрикнула:

— Выключи!

В это время в модуль ворвался прапорщик, помкомвзвода охраны:

— Разбегайтесь по укрытиям! Немедленно!

Я выбежала. Были отлично видны, прошивающие афганскую темень, светящиеся риски реактивных снарядов. Они взрывались у подножья скалы, как раз там, где находились госпитальные модули и операционный блок. За ними были укрытия. Там был кромешный ад. Разрывы приближались к нам.

Я вспомнила, что после обеда поручила бойцу из хозотделения выкопать яму для утилизации отходов. Яма должна была быть в виде узкой траншеи, глубиной не менее одного и длиной двух метров. Я бросилась за валуны, к яме. Упав на дно, прикрыла голову руками, как нас учили. Снаряды разрывались совсем рядом. На меня сыпался песок и камни. Один камень больно ударил в ногу. В ногах почувствовала что-то горячее. Ранена, что-ли? Кровь?

Обстрел прекратился внезапно. С трудом выбравшись из моего укрытия, я пошла к нашему модулю. Его уже не было. Прямое попадание. Реактивный снаряд разорвался внутри. Рваные куски полотнищ были разбросаны на большой площади. Когда рассвело, мы стали искать личные вещи. Уцелело немногое. Сунув руку в карман, я не нашла моей роговой заколки из турьего рога, изготовленной и подаренной мне стариком казахом, пациентом-умельцем в районной больнице лет десять назад. Она была очень удобной и красивой. В душе я считала ту заколку талисманом.

Стала вспоминать. Перед сном заколку, как обычно, я сунула в карман пижамы. Пропала одежда, деньги, не нашла ещё документы, а я, как во сне, пошла искать заколку. Дно ямы было частично засыпано камнями с песком. Заколки я не видела.

Подошел боец, который копал яму. Я ему сказала, что в яме, возможно, моя заколка. Странно, с недоумением взглянув на меня, солдат полез в яму. Он с трудом протиснул свое худенькое тело в щель, которую вчера вырыл узкой саперной лопаткой. Я растерянно осмотрелась. Других ям не было. Ну не могла я физически протиснуться и уместиться в этой, такой узкой, намного уже меня, щели!