Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Тетя Лу встала на колени.

Вслед за матерью дети один за другим непроизвольно тоже опустились на колени.

— Отец детей наших, посмотри им в лицо и спускайся вниз... — сказала тетя Лу, вознеся голову вверх, и навзрыд заплакала.

— Папа! Папа! Спускайся вниз!

— Папа! Спускайся, не торопясь! Мы боимся, что ты можешь разбиться насмерть!

— Папа! Папа!

Его дети тоже подняли рев.

Один человек из числа «революционных масс» посоветовал тем парням под шум толпы разбросить сеть внизу трубы на тот случай, если он бросится вниз, решив покончить жизнь самоубийством, отказавшись от социализма, отказавшись от народа.

Один из парней недовольно сказал:

— Не галдите тут что попало, где в этот момент найдешь сеть?

Плач жены и детей, кажется, растрогал дядю Лу, он спустился на несколько ступенек, но увидел, что те парни собираются вместе, чтобы схватить его и сразу поднялся выше.

Другой представитель «революционных масс» выдвинул свою идею, причем преподнес ее, как плод глубокого раздумья, как самый верный совет: толпе, взявшись за руки, сомкнуться, найти длинный бамбуковый шест и с его помощью столкнуть его сверху.

Сеть не нашли. Столь длинный бамбуковый шест тоже не добыли. И эти остроумные идеи были отвергнуты.

Какой-то миг поколебавшись, я сказал парням:

— Я взберусь наверх, посоветую ему спуститься вниз, возможно, уговорю. Они оценивающе посмотрели на меня, главный из них недоверчиво спросил

— Он может тебя послушать?

— Попробую, мы соседи с ним, — ответил я. Некоторые от души предостерегали меня:

— Может быть, ты никогда в жизни не лазил на такую высоту? Ты доберешься до его ног, а он столкнет тебя. Такая огромная высота, такая каменистая земля, если не разобьешься насмерть, то станешь калекой!

— На меня он все же не рассердится, — сказал я.

— Ты полезай уговаривать его, но это твое личное дело, никто тебя не принуждает и все последствия нас не касаются, — сказал старший из парней.

— Да, конечно, вы к этому непричастны! Я полез на трубу.

Поднимаясь по лесенке, я громко говорил ему что-то в том смысле, что «сопротивление до конца — это путь к смерти». Только так я способен был уговаривать его спуститься вниз, ничего другого не мог придумать.

Он ничего мне не ответил.

Я продолжал карабкаться вверх, он тоже. Он поднимался все выше и выше, а я следовал за ним. Прежде я очень редко бывал на высоте и тем не менее на этот раз не чувствовал ни малейшего страха.

Холодные металлические прутья обжигали ладони, пальцы деревенели. А его руки должны были замерзнуть уже давно, — подумал я, — поэтому он и лезет медленнее меня. Постепенно я догнал его, оказался у самых ног. В то время он действительно мог одним толчком сбросить меня, но ему, очевидно, и в голову это не приходило, он продолжал взбираться вверх.

Наконец добрался до верхнего края трубы высотой более тридцати метров. Я тоже приблизился к его ногам.

Он, склонив голову, смотрел на меня.

Я, подняв голову, смотрел ему в лицо.

— Ты без перчаток, руки замерзли? — спросил он и усмехнулся, да как-то странно.

— А у тебя? — спросил я.

— Только что мерзли, а теперь нет.

— Дядя Лу, спустись вниз!

— Спущусь, а потом что? — поинтересовался он.

Я не знал, как поступят с ним те парни, если он попадет к ним в руки.

— Спущусь, а что дальше? — казалось, что он больше спрашивает самого себя.

— Посмотри, как горько плачут тетя Лу и дети, стоя на коленях! — сказал я.

— Несчастные!

У меня не было подходящих слов, чтобы убедить его.

— Я хочу справить малую нужду, — неожиданно заявил он.

— Как же ты, стоя на такой высоте, сможешь помочиться? Спустись вниз, там и выпустишь все!

— Я не могу терпеть! Ты поверни лицо вправо, ветер дует влево, может попасть тебе на лицо, — говоря, он как цирковой артист, играющий роль высотника, одной рукой ухватился за прутья, другой — расстегивал брюки.

Мне пришлось отвернуться вправо.

Преследовавшие его парни и «революционные массы» не могли разглядеть, что он делает. И только когда скопившаяся в мочевом пузыре жидкость сильной струей, как дождевой заряд, ударила сверху вниз и забрызгала лица людей, смотревших на него, они разбежались во все стороны, возмущенно ругаясь:

— Мстить «революционным массам»? Ну, погоди, ты получишь под завязку!

— Сожжем «контрреволюционера, пойманного с поличным! Зажарим в масле эту контру!

Я услышал, как он у меня над головой весело захохотал. Я снова попытался упросить его:

— Дядя Лу, сойди! Мои руки так замерзли, что скоро не смогут держать меня!

— Я не сойду! Стою высоко, вижу далеко, перед глазами весь Китай, весь мир! — воскликнул он.

Дядя Лу уходил от прямого ответа. Я решительно заявил:

— Если ты не сойдешь, то и я не сойду! Скоро мы отморозим руки и вместе свалимся вниз и разобьемся.

— Лао Эр, [56] Лао Эр — второй из братьев. ну, зачем ты так?

— Я хочу растрогать тебя так, чтобы ты спустился вниз!

— Я давно растроган! Я знаю, что ты хорошо относишься ко мне. Скажи своей матери, что я не виню ее.

Эти его слова не принесли мне чувства удовлетворения, захотелось плакать.

А он продолжал:

— Я слышал от людей о народном средстве лечения психических болезней. Для этого надо ежедневно съедать мозги одной живой рыбы. После этого выпивать снотворное и ложиться спать. Сырые мозги есть неприятно, но и не вредно. Пусть твоя мать попробует покормить твоего старшего брата.

— Хорошо, — ответил я,

— Скажи своей матери, что я не в обиде на нее.

— Скажу. На этом он закончил разговор и снова стал взбираться вверх.

— Ты опять полез, хочешь забраться на небо? — крикнул я.

— Да вот доберусь до неба, и все! — отвечая мне, он приподнялся на руках, влез в трубу, прокричал «да здравствует председатель Мао» и с головой скрылся в ней...

Труба закачалась перед моими глазами, казалось вот-вот рухнет.

Я не помню, как спустился с нее, но как только ноги коснулись земли, я потерял сознание.

Тетя Лу лишилась рассудка.

У матери тоже с того дня рассудок помутился, она часто про себя бормотала: «я должна была открыть ему дверь, я должна была открыть ему дверь»...

Однажды вечером мать пошла к угольному сарайчику за углем. Через минуту-две она перепуганная влетела в дом. На ней не было лица, закричала:

— Перепугал насмерть, перепугал насмерть; я видела привидение твоего дяди Лу, он слонялся по нашему двору, оскалив зубы в мою сторону, смеялся. Мать так перепугалась, что даже ведро с углем оставила во дворе.

Я не верил в привидения и нечистую силу. Особенно не верил тому, что после смерти нечистый дух умершего может куролесить, вытворять всякие штучки. Я бесстрашно вышел из дома, остановился среди двора всматриваясь во все темные уголки.