Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Нигде никакого привидения я не обнаружил.

По двору разливался яркий свет луны, отражаясь серебром на ледяном поле двора. Северо-западный ветер шевелил ветки голого дерева позади нашего дома, которые издавали всхлипывающие звуки, чем-то напоминающие плач души умершего.

— Мое сокровище Лу! Ты так трагически погиб!...

Это из дома Лу донесся возглас жены, да такой, что волосы стали дыбом.

То была истерика сумасшедшей женщины. Потом все погрузилось в тишину.

Сначала душераздирающий крик, потом — полная тишина. Казалось, даже ветви деревьев совсем притихли.

Хотя привидение я не обнаружил, однако во дворе стояла тревожная атмосфера.

Я вернулся в дом, успокоил мать:

— Ма, никакого приведения там нет, это чистая мистика.

— Я видела его совершенно отчетливо! Он смеялся, оскалив зубы! Не понимаю, что означал его смех, — стояла она на своем. Очевидно, мои слова не сняли страх с души матери.

— Дядя Лу перед смертью велел передать тебе, что он ни в чем тебя не винит, — сообщил я ей.

Мать стала допытываться:

— Что? Он действительно велел тебе перед смертью объявить мне это?

— Да, действительно велел сказать тебе, что не винит ни в чем, — подтвердил я.

Мать закрыла глаза, все 10 пальцев рук приложила к груди и самозабвенно бормотала молитву.

Я понимал, что невозможно разубедить мать в том, что нет на свете никаких привидений и лучше пусть она молится, а сам снова вышел во двор, чтобы принести ведро угля.

Я пока так и не рассказал матери о народном средстве, о котором говорил дядя Лу. Я не верил, что путем употребления живой рыбы можно вылечить душевно больного человека. К тому же ежедневно добывать живую рыбу в Харбине, да еще зимой, так же трудно, как вознестись на небеса.

Вечером двумя днями позже я отправился в туалет и неожиданно встретил то же самое «привидение».

Только я перешагнул порог, оно сразу встало, испугав меня так, что я даже вскрикнул, а волосы встали дыбом.

«Привидение» странно засмеялось, оскалив ярко-белые зубы. Собравшись с духом, я спросил его:

— Ты человек или привидение?

Оно стояло в туалете и не выходило, брюки у него не были спущены. Наверно, оно не испражнялось, а всего лишь сидело на корточках. При свете луны я видел черное, как крыло ворона, лицо, его глаза, казалось, лучились.

—Я не человек, я привидение! — снова сказало оно, — я на самом деле преобразился, кем меня назовешь, тем и стану, стараюсь превратиться в человека.

Похоже было, что то все-таки не привидение, а человек.

— Ну-ка немедленно убирайся отсюда, не занимай место, если не за нуждой пришел! — крикнул я, — я — хунвэйбин, если сейчас же не уберешься отсюда, то я не стану с тобой церемониться!...

— Пощади, хунвэйбин! Пощади, хунвэйбин! Я ухожу... — бормотал он, переступая порог туалета, затем метнулся со двора.

Я только потом догадался, что то был сумасшедший с улицы напротив. Его за что-то обвинили в подрывной деятельности и каждый день по месту работы запирали в туалет, где он сидел под стражей и осознавал свою вину. Там он и помешался. А теперь, как только приходил вечер, он вымазывал лицо черными чернилами, находил туалет и добровольно занимался «самоанализом». В нашем дворе не было ворот и он присмотрел его для себя, стал ходить в наш туалет заниматься «самоанализом», сидя на корточках. Его семья ничего не могла с ним сделать.

Во время «культурной революции» очень многие стали «привидениями». А много было и таких, которые из «привидений» превращались в сумасшедших. Среди них находились и такие, которые сомневались в том, что к понятию «культурная революция» надо добавлять слово «великая». Только на близлежащих улицах было 6 или 7 сумасшедших из бывших «привидений».

В один из тех дней к нам пришел староста улицы и уведомил мать о том, что моего старшего брата необходимо вернуть в психоневрологическую больницу. Предупредил, что если в установленный срок не отправим, то они разместят его сами.

Мать пыталась защитить моего брата:

— Старший сын не причиняет дома никаких хлопот, не делает зла, да и не часто выходит из дома, так ли необходимо возвращать его в больницу? Староста улицы, поставленный в затруднительное положение, ответил:

— Это — указание свыше, нельзя не выполнить!

— Что — улица не нуждается в его помощи писать дацзыбао? — спросила мать.

— Нуждаться то нуждается, однако как быть с указанием сверху, как я должен его выполнять? Мы должны выполнять все указания председателя Мао, как те, которые понимаем, так и те, которые в данный момент не понимаем! [57] ...которые в данный момент не понимаем — имеется в виду статья в газете «Цзефанцзюнь бао», которая призывала без рассуждений выполнять все указания Мао, как те, которые понимаем, так и те, которые в данный момент не понимаем. — ответил староста.

Мать больше не нашла доводов в пользу старшего сына и замолчала. А я спросил:

— Если не отправим его в психбольницу, то куда его могут определить?

— Вы все же подумайте, как его вернуть в психоневрологическую больницу. Если не вернете, то я тоже не знаю конкретно, куда его могут определить. Обычно помещают не в лучшие места! — ответил староста.

Когда он ушел, мы с матерью приуныли.

Однако старший брат, высунув голову из своей маленькой комнатки, сказал:

— Мама, брат, вы не печальтесь. Я вернусь в психоневрологическую больницу. Мне дома совершенно нечего делать. В психбольнице есть человек, который организует изучение цитат, преподает пение цитат Мао, ведет танцы преданности, там лучше чем дома.

Услышав слова старшего брата, я и мать почувствовали, что он очень трезво мыслит и все прекрасно понимает. В те дни, несмотря на то, что по всей стране продолжались беспорядки, наша семья тем не менее в условиях крайней бедности изо всех сил сохраняла «стабильность и сплоченность», и все мы старались, чтобы старший брат не подвергался внешнему влиянию. Поэтому его психическое состояние нормализовалось.

Мать заплакала. Ее беспокоило то, что за короткое время не удастся собрать столько денег, сколько необходимо для уплаты за проживание в больнице. Меня это тоже волновало.

На следующий день мы с матерью вскрыли все ящики, выбрали из них всю одежду, которую можно было продать, и завернули в один узел.

— За эти вещи много денег не возьмешь, давай продадим еще и радиоприемник, — предложил я.

Мать молча кивнула головой и вдобавок сняла со стены часы — то был ее свадебный подарок. Единственная память, оставшаяся после женитьбы отца и матери.

Мы жили бедно, в доме даже не было велосипеда. А если бы он и был у нас, то в тот момент пришлось бы продать. Из-за отсутствия транспорта (к тому же я не умел им управлять) все вещи, предназначенные для сдачи в комиссионный магазин — узел с одеждой, старый радиоприемник, старые настенные часы пришлось разделить на три части и перенести на себе.