Виктория Фокс - Тайна старого фонтана

— Думаю, еще какое-то время, — невнятно бормочу я. — А ты?

— Уезжаю завтра, — говорит он, отставляя бокал с красным вином. — Я не хочу этого, дорогая, но команда требует моего возвращения. Встреча с тобой была как глоток свежего воздуха.

Глоток яда, сказала бы я. Надо мной зависает топор палача.

Завтра.

Они назвали мальчика Альфонсо, Алфи. Он казался Вивьен самым совершенным человеком во вселенной. Она моментально полюбила его запах, его широко открытые голубые глаза, слишком мудрые и взрослые, то, как он склонял головку ей на плечо. Ее сын. Ее чудо.

На какое-то время после рождения Алфи их отношения с Джио улучшились. Они оба слишком любили малыша, чтобы помнить о ссоре. Рождение ребенка было важнее, чем все, что когда-либо между ними происходило. Оно заставило пересмотреть все заново. Они вместе сотворили этого ребенка с его прекрасными темными волосами и глубокими глазами, он был безупречной их смесью. Вивьен всегда думала, что все младенцы сморщенные и смешные, как султаны, завернутые в муслин, а теперь почувствовала непреодолимую потребность ворковать о том, как они милы. Особенно Алфи.

— Посмотри на него, — шептала она самой себе, укачивая его глубокой ночью, уставшая, но всегда находившая в себе энергию, о которой не подозревала раньше.

Это и есть любовь, решила она — инстинктивное желание ставить другого выше себя. Раньше она не чувствовала этого — если говорить откровенно, даже к Джио.

Он нуждался в ней, по-настоящему нуждался, и забота об Алфи встала в центре ее мира, затмив все вокруг. Все остальное казалось бессмысленным. Она целовала голову Алфи и пела ему колыбельную:

Она не могла вспомнить, откуда знает эти строки. Мелодия таилась в глубинах ее памяти. Наверное, она слышала ее от няни, одной из морщинистых черных женщин, которых нанимал Гилберт. Он никогда не здоровался с ними в магазине, но мог позволить им делать черную работу. Возлюби ближнего своего. Еще один неусвоенный урок.

Каждый раз, глядя на лицо своего новорожденного сына, Вивьен негодовала. Как ее родители могли оставлять ее на руках прислуги, когда мать пряталась за закрытыми дверями от своего мужа, слишком трусливая, чтобы протянуть руку и прикоснуться к собственной дочери? Она долго считала Миллисенту Локхарт жертвой. Сейчас, подогреваемая собственной привязанностью к своему отпрыску, Вивьен винила Миллисенту так же, как и отца. Как она могла стоять в стороне? Как могла согласиться на такое, мириться с угрозами и избиениями, своим молчанием, как бы говоря: Все нормально. Продолжай. Я не возражаю .

Миллисента была взрослой, а она, Вивьен, беззащитным ребенком. Сейчас уже она прижимала к груди маленького Алфи, слушая его тихое дыхание, готовая на все ради его защиты. Миллисенте не хватило на это духа.

Глаза Алфи были закрыты, его маленькие щечки равномерно двигались.

— Он спит?

Джио появился у двери, его красивое лицо было изможденным, но счастливым. Они поговорили о сыне, как пара в самом начале любовного пути, тихими благоговейными голосами, полными нежности друг к другу и к младенцу. У нас все еще любовь? — спрашивала себя Вивьен. Она обожала Джио как никогда раньше, но боялась, что после сказанных слов и выплеснутой друг на друга злости пути назад у них не было. Слишком часто она показывала ему свою ревность и гнев. А хотела ведь, чтобы он видел ее прекрасной, столь же прекрасной, как Изабеллу, но ей не сравниться с тем чудом наяву, которым была его сестра. Даже после родов, после того как подарила ему сына и все связанное с ним восхищение, ей все еще было не под силу занять в его жизни такое же место, как Изабелла. Джио мог притворяться всю жизнь, но Вивьен знала, что это игра. Он врал с тех пор, как они приехали в Италию. Изабелла была на первом месте.

— Да, — ответила она, передавая ему Алфи.

Видеть Джио, укачивать вместе их сына было прекрасно. Она пыталась сохранить в памяти такие моменты, думая: Вот эти картины я хочу вспоминать . Когда именно хотела их вспоминать, она не уточняла. Когда постареет? Перед смертью?

— Разве он не совершенство? — промурлыкала она.

Джио кивнул. Ей хотелось услышать что-то наподобие: « Совершенство, как и ты» , — ведь раньше он так и сказал бы. И даже несмотря на то, что момент был счастливый, она почувствовала укол зависти. Алфи не был похож на Изабеллу, разве что подбородком немного. Неужели он искал черты сестры? Неужели надеялся, что он будет похож на нее больше, чем на своих родителей?

— Ты видела Изабеллу сегодня утром?

Она вздрогнула. Он что, читал ее мысли?

— Нет.

Джио нахмурился:

— Она несколько дней не выходит из своей комнаты. Адалина не видела, чтобы она ела. Я думаю, появление Алфи выбило ее из колеи.

Вивьен стиснула зубы. Ее поражала настойчивость мужа. Он слишком хорошо знал, что Вивьен не выносит даже имени его сестры, ведь самим фактом своего существования Изабелла несколько раз чуть не разрушила их брак, но не унимался. Возможно, он чувствовал, что как только он перестанет упоминать Изабеллу и печься о ней, от их отношений не останется ничего. Поэтому он каждый день вдыхал жизнь в имя сестры, оживлял ее образ. Напоминал Вивьен, что она все еще неотъемлемая часть их жизни, что ничто, даже страдания жены, не заставят его отказаться от сестры.

Потребовалось колоссальное усилие, чтобы ответить:

— Уверена, она в порядке. Просто пытается привлечь внимание.

Он обнял ее и сына.

— Хм, может, ты и права.

Мы сильнее сейчас , — подумала Вивьен. — Ты не доберешься до нас.

— Я просто волнуюсь, — продолжал он. — Теперь у нас собственная семья, я переживаю, что она чувствует себя… обделенной. Нам нужно дать ей почувствовать себя частью целого.

Можно подумать, у нас есть выбор, — горько подумала Вивьен. Это вертелось у нее на языке, как и каждый день, особенно когда они говорили с Адалиной, солидарные во мнении о прегрешениях Изабеллы и о том, что драгоценное дитя, которое они сейчас держат на руках, могло не родиться, если бы планы Изабеллы реализовались. Но она знала, что не стоит подливать масла в огонь, это могло разлучить их навсегда.

— Ты не могла бы проведать ее, bellissima? — спросил Джио. — Я уже опаздываю в лабораторию…

Он неуверенно смотрел на нее, в глазах была надежда. Вечная надежда Джио, что его жена и сестра примирятся друг с другом.

— Конечно, — сказала она, забирая младенца.

Позднее в тот же день, когда в Барбароссе все стихло, Вивьен оставила спящего Алфи с Адалиной, а сама отважилась подняться на чердак. Она не ходила наверх несколько месяцев, мешал живот и боль в ногах, а в комнату Изабеллы вообще никогда не входила. Она всегда была закрыта. Единственное, что привлекало ее там, — это вид из самого верхнего окна на окрестные тосканские холмы, золотистые летом и розовато-лиловые зимой, и бесконечное голубое небо.