Виктория Фокс - Тайна старого фонтана

Вивьен сразу все поняла. Она опустила ноги на пол и побежала. Она знала. Ей не нужно было входить в его спальню и видеть пустую кроватку или открытую дверь. Она знала. Истошный крик вырывался из ее горла, когда она неслась вниз по лестнице, когда выбежала в ночь, в темноту, сотрясаясь каждой клеточкой, — он шел из таких глубин ее естества, что она утратила способность дышать. Это таится, наверное, в каждом человеке, но только немногим проклятым выпадает заглянуть в эту пропасть.

Фонтан. Сальве. Тело в его руках, недвижимое как будто ото сна, капли воды, падающие с его скрещенных ножек… Она бросилась к нему, выкрикивая его имя, которое он никогда больше не услышит.

Я жду, что придется вернуться в Барбароссу, но вместо этого Адалина отводит меня в старую церковь на Пьяцца-Мария, скромное здание в старом дворе, увитое белыми персиковыми цветами. Внутри пусто и прохладно, на скамьях никого. У алтаря висит распятие, у Христа скрещены ноги и опущена голова. Мерцают свечи.

— Я часто прихожу сюда, — говорит Адалина, — помолиться за них.

Мы садимся рядом. Мне холодно. Я хочу домой к Максу, свернуться калачиком на его диване и наблюдать, как он готовит. Этот свет делает Адалину старше, не похожей на себя. Выглядит она плохо. В контрасте с тем, какой властной она казалась в стенах Барбароссы, здесь она выглядит уставшей и больной — именно такой я представляла себе Вивьен.

— Помолиться за кого? — спрашиваю я.

Мне кажется, лучше начать разговор с этого вопроса.

— За своего сына, — говорит она, глядя на меня с надеждой, что я все пойму и ей не придется произносить это вслух. — И Изабеллу.

— Адалина, что случилось с Изабеллой?

— Она убила себя. Вивьен не убивала ее.

— Тетя Макса?..

Адалина крутит головой.

— Нет. Лили была не такой. Она была мягкой женщиной — лучшим другом. Единственным человеком в Барбароссе, который был кому-то другом.

— Но почему? — Изабелла казалась мне яркой, заметной, израненной… безнадежной. — Зачем она это сделала?

— Ты была права насчет фонтана, — отвечает Адалина. — Изабелла повесила на шею камень и ступила в воду. Она ждала… — в пламени свечи черты лица Адалины колеблются, она напряглась и, кажется, пытается вызвать в памяти мельчайшие детали, как будто это поможет найти ответы на вопросы, на которые она сама себе не ответила. — Нужно было иметь нечеловеческое терпение, чтобы вот так вот ждать, пока жизнь покинет ее. Она, должно быть, слишком сильно хотела умереть, раз у нее хватило воли… усмирить тело, требующее подняться из воды.

Я зажмуриваюсь.

— Это случилось глубокой ночью, не так ли?

Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, что я права. Двенадцать минут четвертого. Время моих необъяснимых пробуждений в Барбароссе. Фигура в белом у фонтана… Призрак в моей спальне… Звуки на чердаке…

— Сальваторе нашел ее, — продолжает Адалина. — Это нанесло ему роковой удар. Он больше не стал прежним.

Я не могу смотреть на нее и перевожу взгляд на распятие. Я не религиозна, но в самые тяжелые моменты мне нравится чувствовать чье-то присутствие, помогающее верить, что в конце концов никто — ни праведники, ни грешники — не сможет избежать Высшего суда.

— Но Вивьен удерживала его?

— Он был слишком ненадежен, чтобы отпустить. К тому же, я полагаю… ей было его жаль.

Так вот что случилось! Та самая «трагедия», о которой писали газеты. Из-за этого Джио сбежал. Все складывалось. Разум Изабеллы был поврежден сильнее, чем кто-либо мог представить. Все оставило в нем след: смерть супругов Моретти, насилие, причиненное Динаполи, разрыв с братом…

Но ведь это не все.

— За что просила прощения тетя Макса?

Адалина вздыхает и складывает на коленях морщинистые хрупкие руки с идеальными ухоженными ногтями, длинными, подпиленными, покрытыми перламутром. Я раньше не обращала внимания. Они не выглядят как руки горничной.

— На самом деле ей не нужно было прощение. Она не была в этом виновата.

— В чем? — Я жду ответа. — Адалина?..

В конце концов она смотрит мне в глаза.

— Изабелла убила себя потому, что не могла больше жить. Не могла жить со своей виной. Это точило ее, и она должна была последовать за ним в эту водную могилу.

— За ее отцом? — Но ведь ее мать тоже утонула? О ком говорит Адалина? — Она должна была последовать за родителями?

Адалина качает головой, как будто говоря: Если бы. Если бы ты была права. Она продолжает шепотом:

— Изабелла должна была последовать за Альфонсо.

Алфи. Сын Вивьен. Меня поражает ужасная догадка.

— Она утопила его.

Слова, слетающие с губ Адалины, звучат как сказанные на другом, незнакомом языке. В них столько боли, мучительной неутолимой боли, которая всегда будет напоминанием об утрате.

— Она взяла его из кроватки и утопила. Ему было три года. — Адалина громко всхлипывает, и ее тело сотрясается от нахлынувшего горя. — Так сильно она ненавидела нашу семью. Думаешь, она пощадила его ради Джио? Нет. Невинный мальчик, мой мир, моя любовь — бедное невинное дитя в самом начале его жизни… О Алфи, дорогой мой Алфи…

Пазл складывается.

Я беру Вивьен за руку и спрашиваю:

— Это был ваш сын, да?

Она сжимает мои пальцы. В словах нет нужды. Не было никакой Адалины — по крайней мере не здесь и не сейчас. Когда-то она была тетей Макса и горничной Вивьен, а когда умерла, Вивьен решила заменить ее. Она не могла остаться одна, слишком многих она потеряла. Ее сына не стало. Ее муж ушел. Никого не осталось.

— Мне было так одиноко, — шепчет Вивьен, будто прочитав мои мысли. — Но и вынести кого-то в доме я не могла. Перспектива выйти в мир была невыносима, как немыслимым казалось и впустить его внутрь. Я была так одинока, и… — она пожимает плечами, — придумала ее. Сыграла. Оживила ее. Знаю, это жалко звучит.

Я пытаюсь представить себе, как это. В других обстоятельствах я бы сказала, что это тревожный признак безумия, но, сидя с ней рядом здесь, все, что я чувствую, — это сочувствие и понимание. Неудивительно, что она повредилась умом после того, как лишилась всего. Она зашла в тупик и не знала, что делать. И в конце концов играть роль оказалось легче, чем быть собой. Она не должна была отвечать на вопросы, особенно на мои или любого другого человека, которого вынуждена была нанять, так как сама с домом не справлялась.

Я возвращаюсь назад в тот день, когда заметила, как та, которую я считала Адалиной, покидает поместье. Я никогда не видела Вивьен, предполагая, что она прячется на заднем сиденье автомобиля. Вспоминаю голос, говоривший со мной по телефону. Я приехала работать на знаменитую отшельницу, не ожидая встретиться с ней лично. А теперь оказалось, что Вивьен никогда не пряталась, она все время была на виду.