Анна Вяземски - Горстка людей [Роман об утраченной России]

29 мая 1917

Сорокинск, комитет по мобилизации. Тех, кто пытается комиссоваться, заставляют проходить медицинское освидетельствование. Они отказываются идти на фронт, кричат и скандалят. Это какой-то неописуемый хаос. Я уже не говорю о тех, что скрываются от мобилизации. В большинстве случаев их семьи им пособничают.

31 мая 1917

Во всех окрестных городах — скандал за скандалом. Крестьянки требуют утроить им поденную плату, а крестьяне — увеличить впятеро. По моей просьбе собрался комитет прислуги: они тоже требуют удвоить жалованье.

3 июня 1917

Долгие переговоры с комитетом прислуги. К согласию так и не пришли. Угрожают забастовкой. Я предложил, чтобы нас рассудил согласительный комитет. Потрава лугов в поместье продолжается. Пропали четыре моих лошади. Я заявил о краже.

4 июня 1917

Комитет прислуги готовится к забастовке, но я через Олега, управляющего, предложил компромисс. Ждем их ответа. Тревожные новости: многие солдаты дезертируют, а те, кто остался, братаются с немцами. Временное правительство совещается, советы прибирают власть к рукам, а больше никто ничего не делает. При виде моих крестьян, погрязших в безделье, я выхожу из себя.

6 июня 1917

Под вечер в Байгоре огромная толпа крестьян, вооруженных кольями и дубинами, ворвалась в имение. На дворе у коровников они устроили митинг. Олег, наш управляющий, перепугался, явился к нам с Натали и стал уговаривать нас бежать. Но я сам вышел к толпе узнать, чего они хотят. Зачинщики требуют, чтобы я выгнал Олега, и грозят расправиться с ним, если я не сделаю этого в двадцать четыре часа. Еще они велели нашим слугам, которые прекратили забастовку, после того как я повысил им жалованье, потребовать много больше. Паша отважно попыталась дать отпор одному из революционеров, но потерпела неудачу. Она вернулась на кухню вся в слезах под улюлюканье бунтовщиков. Сейчас одиннадцать часов, и толпа наконец согласилась покинуть имение.

7 июня 1917

Как и вчера, сотни крестьян весь день толпились вокруг дома. Они по-прежнему требуют выгнать управляющего. Я долго размышлял, наконец велел позвать зачинщиков и сообщил им, что Олег уволен. После этого толпа разошлась с песнями. Коротко переговорил по телефону с Мишей. Он смеется: «Я отражаю натиск со всех сторон. Вот это дело, я в восторге!» Сказал, что скоро приедет в отпуск.

11 июня 1917

Жара как в Сахаре. Мы провели день у Козетты и Николая. Сегодня ночью у них подожгли два овина. Козетта хочет уехать в Петроград, здесь ей страшно. Я настойчиво советовал Натали ехать вместе с ней. Натали отказалась наотрез. «Я не боюсь», — заявила она. Тогда Козетта решила отложить отъезд. На обратном пути — остановка в Воринке и долгая дискуссия с большевиками по поводу реформ, обещанных Временным правительством.

14 июня 1917

Ищу нового управляющего, но безуспешно. Вчера вечером, обходя парк, я застал крестьянок за кражей хвороста. Сегодня утром ко мне пришли крестьяне, человек десять, и потребовали шестьдесят десятин земли вместо сорока семи, о которых мы договорились. Нескончаемые споры. Я пытаюсь убедить их, что так нельзя. Затем напоминаю им, что земли под паром еще не удобрены, сев конопли и гречихи не закончен, заливные луга надо срочно выкосить. Под конец один из них мне заявляет: «Ты как хочешь, ваше сиятельство, но мы за Ленина и потому ни пяди не уступим». Миши все еще нет, поезда ходят все хуже и хуже. Если общая ситуация не изменится, через полгода движение замрет окончательно. Не сегодня-завтра все железные дороги России выйдут из строя. Мои садовники ленятся поливать огород; я не перестаю им повторять, что в такую погоду они не должны выпускать лейки из рук.

15 июня 1917

Вместе с Натали мы два часа напрасно прождали Мишу на вокзале в Волосове. Во что превратился красивый вокзал, гордость нашей губернии: крестьяне, солдаты, больные вповалку, горожане часами ждут поездов. Надо видеть, как они дерутся, штурмуя даже вагоны для скота!

16 июня 1917

Весь вчерашний день провел в Галиче с Николаем Ловским. Заседание комиссариата, совета солдатских депутатов, аграрного и продовольственного комитетов. Везде хаос и неразбериха. На перекладных, проделав часть пути на возах, часть автомобилем и часть по железной дороге, днем приехал Миша. Сейчас он отсыпается. Натали второй раз читает «Принцессу Клевскую» по-французски. По вечерам она переводит мне прочитанное на русский. Мы давно не музицировали вместе, но она упражняется на фортепьяно каждый день.

Наведавшись в винный погреб, Адичка заметно приободрился. Сотни бутылок, по большей части коллекционных, — целое богатство. Были там, разумеется, крымские вина, венгерские, но главное — лучшие марки бургундского и бордоского, которые три поколения Белгородских любовно и со знанием дела отбирали и хранили в погребах Байгоры. Продав все это, можно было выручить хорошие деньги даже в военное время, о чем он терпеливо толковал младшему брату.

Сначала Миша соглашался с ним, но по мере осмотра погреба им овладевала сентиментальность, вытесняя здравый смысл. Видя воочию все эти драгоценные бутылки, он вспоминал, сколько затрачено трудов, чтобы собрать такую коллекцию, и представлял, как счастливы будут их дети и внуки — да и они сами, — отведав этих вин. Он, собственно, уже взял на пробу коллекционную бутылочку красного бордоского шато-лафита, которую сразу откупорил. Так, со стаканом в руке, он и расхаживал по погребу, переходя от одной полки с бутылками к другой и громогласно выражая свои восторги. Две борзые, не сводя с него влажных влюбленных глаз, следовали по пятам.

— Шато-марго, тоже бордоское коллекционное! А вот еще леовиль, розан, монту! И красное бургундское — кот-де-нюи, кло-де-вужо, шамбертен, мюзиньи! А вот и кот-де-бон — кортон, вольнэ, савиньи, сантенэ, меркюрэ!

Казалось, будто он приветствовал живых и дорогих ему людей. Адичка при виде столь бурного проявления чувств не смог удержаться от улыбки. Как он мог наивно полагать, что братишка согласится пожертвовать тем, что составляло две его страсти: рысаками и винами? Надо было решить этот вопрос с Ольгой две недели назад.

Погреб хорошо проветривался, в помещении было прохладно и сухо. Под ногами поскрипывал речной песок. На столике стоял поднос с хрустальными бокалами для желающих отведать вина.

— Для вина самое главное — год, — разглагольствовал Миша. — Любая коллекционная марка бордоского гроша ломаного не стоит, если год неудачный. Но наш шато-лафит… король!

Он налил себе еще бокал, другой протянул Адичке.

— Неужели у тебя сердце не дрогнет, когда ты будешь продавать наше фамильное сокровище?

Миша нагнулся, разглядывая последние ряды бутылок. Электрический свет в погребе был слабоват, и он зажег свечу.