Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Но вот впереди послышалось подвывание мотора, звук чужой и с окружающим миром никак не сочетающийся. Вот показался грузовик с цистерной, очень похожий на муравья, несущего на себе продолговатое муравьиное же яйцо. Возница съехал с дороги, пропуская грузовик, причмокнул языком и посмотрел на Алексея Петровича плутоватыми серыми глазами.

— Спирт везут, — сообщил он многозначительно. — В Тверецком у каждого мужика, сказывают, в избе под лавкой стоит по ведру спирта… Житу-уха-а!

— Что значит житуха? — вскинулся Ржанский. — Ты хочешь сказать: воруют?

— Да откуда ж нам знать? Говоримши так, товарищ. Врут, поди, — стушевался парнишка.

— А не знаешь, так не распространяй провокационных слухов! А то вот товарищ из Москвы подумают, что у нас тут анархия и никакой революционной сознательности. — И спросил, как выстрелил: — Как фамилия?

— Моя-то?

— А то чья же?

— Свистунов. Иван Свистунов.

— Комсомолец?

— Не-а. Беспартейные мы.

— Очень плохо! Сейчас, когда всемирный империализм готовится к смертельному походу против интернационала рабочих и крестьян, каждый сознательный трудящийся должен встать в строй передовых борцов и всемерно бороться со всякими распространителями провокационных слухов… Ясно тебе?

— Ясно, товарищ, — с готовностью согласился парнишка. И виновато пояснил: — Так я просто так сказамши, для поддержки разговору. А насчет мирового империализму — это мы понимаем, а то как же. Мы вот и соцобязательство брамши по сенокосу. И по свиньям тоже взямши в счет Красного флота. А то как же.

— Ну, смотри мне, Свистунов, — пригрозил Ржанский. — Еще раз услышу — не поздоровится. — И, обращаясь уже к Алексею Петровичу: — Восемнадцатый год советской власти, а многие все никак не возьмут в сознание, при каком строе живут. Особенно в глубинке. Для партийной организации нашей области первейшая задача — поднять сознательность вчерашнего единоличника на уровень передового пролетариата. А то, представьте себе, товарищ Задонов, начнется война, и что же? Что станет защищать вот этот Свистунов? Свой сенокос и своих свиней? Это когда в мире происходит такая жестокая борьба между старым и новым в глобальном масштабе! Когда его основная задача защищать социализм и советскую власть…

«А кто тогда будет защищать сенокос и свиней? — спросил, не открывая рта, Алексей Петрович. И добавил с убежденностью много повидавшего человека: — Для этого Ивана Свистунова сенокос и свиньи поважнее будут всего остального. Потому что…», — но дальше распространяться не стал, уверенный, что и Ржанскому кусок жареной свинины не в тягость.

Грузовик с цистерной на горбу, натужно воя, проколыхался мимо. Чумазый шофер приветливо помахал из кабинки рукой, что-то прокричал. Свистунов Иван помахал в ответ. Было слышно, как в цистерне плещется летучая жидкость. Остро пахнуло спиртом, и запахи леса, смешавшись с духом спиртным, напомнили Алексею Петровичу настойки на целебных травах и таинственном корне жень-шень, какими угощали его после бани на берегу далекой Уссури.

Река Тверца после недавних ливней смыла мост, на его почернелых быках, уродливыми горбами торчащих из мутного потока воды, сидели плотники и тюкали топорами. Ремонт обещали закончить только, дай бог, к завтрашнему обеду. Сидеть в поселке спиртзавода и терять день Алексею Петровичу не хотелось, он потребовал лодку и провожатого.

Директор спиртзавода, крепкий мужик лет сорока, в защитном френче, галифе и хромовых сапогах, скептически осмотрел Алексея Петровича с ног до головы, отмахнулся:

— Через Тверцу переедите, а там еще Осуга. Через нее перевозу нету. Только брод. Сейчас — по пояс и выше. Да еще течение. Утонуть хотите, товарищ?

— А местные как? Вон те люди… они откуда? — ткнул Алексей Петрович пальцем в сторону группы людей на противоположной стороне Тверцы, рассаживающихся в просторный дощаник.

— Так то ж местные, товарищ. А вы — вы человек городской, к нашим условиям не привыкши.

— Если не привыкать, то и не привыкнешь, — возразил Алексей Петрович. И добавил для верности: — Мне, товарищ директор, и не такие реки переходить доводилось — и ничего, цел пока.

— Вам бы лучше через Заболотье ехать, — начал сдаваться директор, обращаясь уже к Ржанскому.

— Кто ж знал… — передернул тот сдобными плечами. — Но и товарища корреспондента отпускать одного я не имею права, потому что отвечаю за его безопасность перед обкомом партии и лично перед первым секретарем товарищем Гривенниковым. А идти с товарищем Задоновым не могу: не умею плавать. Так что подождем до завтра.

— А я вас, товарищ инструктор, с собой и не тяну, — отрезал Алексей Петрович, зная, что с такими, как Ржанский, надо говорить твердо, непреклонно и официально. — У меня задание редакции, я должен выполнить его в указанные сроки. Не дадите провожатого, пойду сам.

— Ладно, провожатого дам, — согласился директор спиртзавода. — Люблю рисковых людей.

И кликнул здоровенного парня, тащившего на плече пятивершковое бревно.

— Антип! Проводишь вот товарища до Мышлятино. Чтоб в целости и сохранности. Понял?

— Чего ж не понять-то… Проводим, — басовито пророкотал Антип, не сбивая шага.

Он донес бревно до моста, там его приняли сразу четверо мужиков и бережно, с натугой, уложили на перемычки между быками.

Михаила Васильевича Ершова, председателя колхоза «Путь Ильича», предупредили еще накануне телефонограммой, что к нему едет московский журналист, чтобы ожидал его в конторе, никуда не отлучаясь, создал бы ему соответствующие условия для жизни и работы.

Поздним вечером, почти сразу же вслед за телефонограммой, прикатил из райцентра Спирово представитель райкома партии, и они допоздна обходили все постройки и поля, заставляя колхозников убирать все, что валялось бесхозно где попало, заново чистить конюшню и коровник, а с утра выгнали всех от стара до мала на засыпку ям на дороге в сторону Заболотья, чтобы московского гостя не растрясло на ухабах.

Журналиста ожидали к вечеру. К тому времени рассчитывали успеть подновить заборы перед избами у двух вдов, совсем уж сгнившие и держащиеся на многочисленных подпорках. Надо бы, конечно, и еще кое-что сделать: засыпать выбоины на дороге перед правлением, спустить в канаву навозную жижу возле коровника, установить наконец карусель на пустыре для детворы. Да мало ли что еще. Но на все не хватало ни рук, ни времени.

Вообще говоря, Михаил Васильевич уже попривык к тому, что его колхоз пользуется повышенным вниманием как у начальства, так и у газетчиков. Буквально в прошлом месяце был у него журналист из области, провел в колхозе целый день, ел-пил в доме председателя, ходил за ним тенью и, похоже, остался доволен и приемом, и колхозными делами. И точно: через пару дней в областной газете появилась большая статья, в которой все колхозные дела и его люди вместе с председателем были описаны самыми положительными словами.