Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

Павлу Кривоносову ужасно хотелось, чтобы заключенные бежали: только в этом случае он сможет отправиться в тайгу, а уж там он себя покажет. Он поднимался вдоль осыпи, уверенный, что беглецы, если они не пошли через речку, выбрали бы этот путь, потому что и здесь тоже камень, который не держит следов. И действительно: осыпь и прилежащие к ней скальные выступы были девственно чисты, даже если по ним и ступала нога человека, она, скорее всего, выбирала крупные камни.

Поднявшись по осыпи к скале, сложенной из косослоистого песчаника, будто вылупившейся из чрева сопки, Павел огляделся. Внизу тонкими белыми кружевами, огибающими валуны и песчаные отмели, бежала речка, а во все стороны до самого горизонта тянулись сопки — глушь и непролазь. Трудно поверить, что в этот самый миг где-то там, в этой глуши, бредут люди в надежде обрести свободу. Похоже, что он ошибся: люди эти давно мертвы, дело не в них, а в нем самом, то есть в желании изменить свое положение.

И все же… И все же нельзя бросать начатого, не уверившись окончательно в его бессмысленности.

Павел приметил справа заросшую мхами и травой неглубокую лощинку и решил ее исследовать. Так, на всякий случай. И стал спускаться вниз.

Вскоре его внимание привлекла сломанная веточка вербы, лежащая среди зеленой травы. Павел присел, поднял веточку, осмотрел со всех сторон, даже понюхал и погрыз: веточка еще не совсем высохла, горчила, она явно была кем-то сломана с неделю назад, когда почки только-только начали распускаться, зацепилась за чью-то одежду, а потом отцепилась: ни одного кустика вербы ближе чем в двадцати шагах отсюда не росло.

Павел вернулся назад и вскоре обнаружил этот кустик, потерявший свою веточку: веточка точно была с него, и, похоже, кто-то наступил на этот кустик, смяв еще несколько веточек у самого основания.

А вот и след чьей-то ноги: человек неловко поставил ногу на боковую поверхность камня и содрал с него мох. И Павел представил себе этого человека: он неуклюж, ноги его заплетаются от слабости и голода, он поставил ногу на камень, оскользнулся, упал, выругался, на него кто-то цыкнул, человек тяжело поднялся и поплелся дальше, оставив на камне зарубку от ребра каблука и подошвы… Так-так-так…

Павел уже почти полз, вглядываясь во всякое подозрительное место. И чем выше он поднимался по лощинке и дальше уходил от рудника, тем больше находил следов прошедших здесь людей. Да-да, не одного, а нескольких человек: не менее пяти-шести. Если бы он оказался здесь на другой день после обвала, то нашел бы следов значительно больше, и были бы они более четкими. А за минувшие дни везде поднялась молодая трава и укрыла собой почти все.

Кривоносов прошел еще немного по скату сопки и обнаружил тропинку. Это даже была не тропинка, а извилистая полоса несколько отличающаяся по цвету от окружающей местности. Ясно, что по ней когда-то ходили, вытоптали некоторые травы и мхи, особенно не терпящие ни человеческой ноги, ни звериной лапы. Но куда ходили и зачем?

Пора было возвращаться в лагерь: красный диск солнца почти коснулся гряды дальних сопок, и, чтобы что-то разглядеть, приходилось в буквальном смысле слова рыть землю носом. Можно отложить поиски до завтра: один день ничего не решает. Но Павел еще и еще раз вглядывался в уходящую к лесу тропу, то приседая, то отходя от нее в сторону, однако ничего разглядеть не удавалось.

И вдруг между двумя замшелыми валунами что-то тускло блеснуло. Павел кинулся к валунам, наклонился, разгреб траву — светильник. От него еще сильно шибало керосином. На светильнике хорошо виден номер: 4-19-381. А это значит, что светильник с четвертого рудника, что он принадлежит девятнадцатой бригаде, — это и есть бригада Плошкина, — а последний номер есть часть личного номера одного из членов этой бригады. Павел полистал свой блокнот и выяснил — светильник принадлежал некоему Д. А. Ерофееву.

Находка так взволновала Кривоносова, что все тело его охватила мелкая дрожь, будто он голым вышел на мороз. Чтобы успокоиться, он присел на валун, достал портсигар, долго не мог поймать непослушными пальцами папиросу, поймал наконец, начал разминать — сломал, выругался, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, и только тогда, несколько успокоившись, достал новую и закурил, припоминая нечто такое, что могло лишний раз подтвердить его догадку.

Ну да — заимка! Как он сразу не догадался! Судя по карте ближайших окрестностей зоны, которую он, повинуясь инструкции, изучил, едва вступив в должность комвзвода, заимка расположена верстах в десяти отсюда. Ее построили геологи еще лет пять-шесть назад для своих надобностей. Очень удобное место, чтобы беглецам привести себя в порядок.

Одна неувязочка: заимка на северо-западе, а это путь в никуда, да и приводить себя в порядок можно в лесу. Это если рассуждать логично. Значит, человек, организовавший побег, предусмотрителен и не глуп. Тем лучше.

И Павел от возбуждения и удовольствия крепко потер ладонь о ладонь: все складывается как нельзя лучше.

Вот вам, товарищи дорогие, и разгадка! Очевидно, зэки сами устроили обвал в штреке, а спецы, зная об этом, нагло врут и пудрят следствию мозги всякой ученой премудростью. И он, Павел Кривоносов, выведет их на чистую воду и утрет всем нос.

— громко пел он, шагая по пустынной, сумрачной дороге, сшибая прутиком прошлогодние репьи.

Савелий Архипович Мышляев, начальник лагеря, человек высокий, грузный, с крупной обритой наголо головой, с изрытым оспой лицом и бугристым, как старая картофелина, носом, сидел в караулке на табурете, широко расставив ноги и кренделем уперев в колени руки. Он задумчиво смотрел в окно на дальние сопки, слегка подернутые утренним туманом, шмыгал простуженным носом и кряхтел.

Рядом, возле стола, за которым обычно обедает караул, возился комвзвода Павел Кривоносов, укладывая в вещмешок разложенные на столе консервы, мотки веревки, спички, патроны, запасные портянки, сухари…

— Ну, я готов, товарищ начлага, — произнес он, уставившись в бритый затылок Мышляева сузившимися дерзкими глазами.

Мышляев повернулся всем телом, табуретка под ним заскрипела и захрустела, окинул взглядом ладную фигуру своего подчиненного, заговорил ворчливым простуженным голосом:

— Не сносить тебе, Пашка, головы. Взял бы еще двоих бойцов для ответственных коллективных действий. Что если их там все одиннадцать? А? Беглый зэк — это такая категория общественного развития, что ее и людьми назвать нельзя: звери! Уж я-то навидался. Почитай, с двадцать третьего года, как развернули кампанию по ликвидации местных банд, веду с ними, так сказать… это самое… Шутка ли — идти, можно сказать, в единственном числе супротив такой оравы! Найдется и на тебя лихой человек, имеющий в наличии опыт индивидуальных боевых действий. Тот же Плошкин, к примеру. Он и германскую прошел, и гражданскую — это тебе факт объективный, а не хухры-мухры.